к мещанским или крестьянским обществам; а с другой, включив постановления о детях незаконных в раздел постановлений „О союзе родителей и детей и о союзе родственном“, оно тем самым признает как бы существование родственной связи между незаконнорожденными и их родителями, а также и их восходящими и нисходящими, поскольку, по крайней мере, представляется достаточно констатированной их родственная связь с последними, обусловленная общностью происхождения от известных лиц. Некоторые из наших цивилистов, как, напр., Загоровский в его рецензии на сочинение Кавелина „Очерки юридических отношений, возникающих из семейного союза“ (Жур. гр. и уг. пр., 1885 г., кн. 5, стр. 167) и Зачинский в его заметке „Право незаконных детей на содержание от родителей“ (Юрид. Вест., 1890 г., кн. 7—8, стр. 388—389), и на самом деле считают возможным признавать, на основании постановлений нашего закона, родственную связь не только между незаконнорожденными и их матерью, но между ними и их отцом, причем последний в основание этого заключения выставляет, во-1-х, 210 ст. уст. духов. консисторий, которой признаются незаконными брачные сопряжения лиц, между прочим, состоящих в ближайших степенях вообще родства плотского без всякого различия родства законного и незаконного, и во-2-х, то обстоятельство, что помещение в законе постановлений о детях незаконных в разделе постановлений „О союзе родителей и детей и о союзе родственном“ также должно служить указанием на то, что наш закон признает родственную связь и между незаконнорожденными и их родителями, вследствие чего по мнению Зачинского следует полагать, что на основании 172 ст. X т. право на получение содержания от родителей должно принадлежать одинаково, как детям законным, так и незаконным. Нельзя сказать, чтобы эта мысль была чужда и нашей судебной практике; я могу, по крайней мере, указать на одно появившееся в печати решение Московского окружного суда, утвержденное Московской судебной палатой, в котором, как суд так и палата высказывают совершенно то же самое заключение, как и Зачинский и по тем же самым основаниям (Юрид. Вест., 1891 г., кн. 1, стр. 303—308), ввиду которых и я считаю возможным вопреки мнения Шершеневича, полагающего, что наш закон вовсе не признает родственной связи между родителями и детьми незаконными, почему первым не может принадлежать и родительская власть над последними (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 596), утверждать, что наше законодательство представляет достаточно данных к признанию родственной связи между лицами и по рождению незаконному и к установлению, вследствие этого, разделения по нашему закону кровного родства на законное и незаконное, каковое разделение, притом, должно иметь вообще значение совершенно независимо от принадлежности лица к тому или другому вероисповеданию, вследствие того, что 1113 ст. X т. к роду причисляются только те члены оного, которые рождены в законном браке, каковым брак признается, однако же, во всех вероисповеданиях, терпимых в России, не исключая магометанского, еврейского и языческого лишь только тогда, когда он был совершен по правилам и обрядам каждого из этих вероисповеданий.
Родству кровному может быть противополагаемо еще так называемое родство духовное, основанием которому, по справедливому замечанию Мейера, по правилам церковного закона служит факт восприятия от купели младенца при крещении лицами, называемыми его восприемниками. Очевидно, конечно, что этот вид родства может возникать только между лицами христианских вероисповеданий, да и то не всех, а только тех из них, по правилам которых крещение должно быть почитаемо за таинство. Помимо этого, родство духовное и вообще оказывает весьма незначительное
