вым, по совершении над ним обряда крещения, или иного по правилам нехристианских вероисповеданий, или до его совершения, а следовательно и до наречения новорожденного известным именем, вследствие чего правоспособность должна быть признаваема и за такими лицами, которые остались без означения их известным именем. В случае, затем, необходимости разрешения недоразумения о том — родилось ли дитя живым или мертвым, уложение саксонское, как мы видели выше, устанавливает презумпцию в пользу признания ребенка родившимся живым; наш закон подобной презумпции не устанавливает, из чего не может быть не выведено то заключение, что у нас всегда должно быть допускаемо опровержение со стороны заинтересованных лиц неправильности означения в метрической книге ребенка, родившегося живым или мертвым, в особенности в тех случаях, когда обстоятельство это не было констатировано лично самими лицами, обязанными вести акты состояния, а было сделано или только по заявлению родителей, или других лиц, обязанных по закону заявлять об этом.
Правом римским, а также уложением саксонским для признания за лицом правоспособности требуется еще, чтобы оно, родившись живым, имело человеческий образ, или не было чудовищем. Положение это, по мнению Мейера (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 62), должно иметь применение и по нашему праву, с каковым утверждением вряд ли возможно согласиться, вследствие того, что наш закон не содержит в себе требования в этом отношении, подобного выраженному в праве римском и уложении саксонском, и ввиду отсутствия какового требования в нем, скорее следует полагать, что у нас всякое существо, родившееся живым от людей, как бы оно ни было уродливо, или даже чудовищно, раз оно родилось живым, должно быть признаваемо за субъект прав во все время его жизни, подтверждением каковому заключению не может не служить правило 1469 ст. улож. о наказ., которым за лишение жизни младенца чудовищного вида, или даже не имеющего человеческого образа, полагается довольно строгое наказание, именно: лишение всех особенных, лично и и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и ссылка на житье в Сибирь, как за лишение жизни существа, „рожденного“, как сказано в ней, „от человека и следовательно имеющего человеческую душу“, и основываясь на каковом правиле, это же заключение высказал и Гольмстен в изданных им лекциях Мейера (изд. 7, стр. 54).
За конец физического лица и у нас должен быть принимаем момент смерти его, несмотря на то, что об этом прямо в законе и ничего не говорится, но, во-1-х, потому, как замечает Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 62), что положение это вытекает из самого понятия о праве, как меры свободы человека при сожительстве его с другими людьми, а во-2-х, потому что косвенным подтверждением этому положению может служить правило 1222 ст. X т., по которому наследство открывается, между прочим, вследствие смерти лица, из чего само собой, конечно, вытекает то заключение, что со смертью лица прекращается и его правоспособность, а следовательно, наступает и его конец. Хотя по этой же статье наследство открывается также и вследствие лишения лица всех прав состояния, но из этого постановления ни в каком случае не следует выводить, как это делает Шершеневич (Учеб. рус. гр. пр., изд. 2, стр. 67), то заключение, чтобы наступление этого обстоятельства также следовало считать за конец лица, на том основании, как справедливо заметил Мейер (Рус. гр. пр., изд. 2, стр. 65), что обстоятельство это никоим образом не может быть приравниваемо политической смерти, вследствие того, что лицо, вследствие лишения его всех прав состояния, хотя и лишается прав, приобретенных им до наступления этого обстоятельства, но затем, по пра-
