полная женщина, съ нездоровымъ желтымъ цвѣтомъ лица и прекрасными задумчивыми черными глазами. Анна любила ее, но нынче она какъ будто въ первый разъ увидѣла ее со всѣми ея недостатками.
— Ну что, мой другъ, снесли оливковую вѣтвь? — спросила графиня Лидія Ивановна, только что вошла въ комнату.
— Да, все это кончилось, но все это и было не такъ важно, какъ мы думали, — отвѣчала Анна. — Вообще моя belle soeur слишкомъ рѣшительна.
Но графиня Лидія Ивановна, всѣмъ до нея некасавшимся интересовавшаяся, имѣла привычку никогда не слушать того, что ее интересовало; она перебила Анну:
— Да, много горя и зла на свѣтѣ, а я такъ измучена нынче.
— А что? — спросила Анна, стараясь удержать улыбку.
— Я начинаю уставать отъ напраснаго ломанія копій за правду и иногда совсѣмъ развинчиваюсь. Дѣло сестричекъ (это было филантропическое, религіозно-патріотическое учрежденіе) пошло было прекрасно, но съ этими господами ничего невозможно сдѣлать, — прибавила графиня Лидія Ивановна съ насмѣшливою покорностью судьбѣ. — Они ухватились за мысль, изуродовали ее и потомъ обсуждаютъ такъ мелко и ничтожно. Два-три человѣка, вашъ мужъ въ томъ числѣ, понимаютъ все значеніе этого дѣла, а другіе только роняютъ. Вчера мнѣ пишетъ Правдинъ…
Правдинъ былъ извѣстный панславистъ за границей, и графиня Лидія Ивановна разсказала содержаніе его письма.
Затѣмъ графиня разсказала еще непріятности и козни противъ дѣла соединенія церквей и уѣхала торопясь, такъ какъ ей въ этотъ день приходилось быть еще на засѣданіи одного общества и въ славянскомъ комитетѣ.
„Вѣдь все это было и прежде; но отчего я не замѣчала этого прежде? — сказала себѣ Анна. — Или она очень раздражена нынче? А въ самомъ дѣлѣ смѣшно: ея цѣль — добродѣтель, она
