онъ ѣхалъ туда, гдѣ была она, что все счастіе жизни, единственный смыслъ жизни онъ находилъ теперь въ томъ, чтобы видѣть и слышать ее. И когда онъ вышелъ изъ вагона въ Бологовѣ, чтобы выпить сельтерской воды, и увидалъ Анну, невольно первое слово его сказало ей то самое, что́ онъ думалъ. И онъ радъ былъ, что сказалъ ей это, что она знаетъ теперь это и думаетъ объ этомъ. Онъ не спалъ всю ночь. Вернувшись въ свой вагонъ, онъ не переставая перебиралъ всѣ положенія, въ которыхъ ее видѣлъ, всѣ ея слова, и въ его воображеніи, заставляя замирать сердце, носились картины возможнаго будущаго.
Когда въ Петербургѣ онъ вышелъ изъ вагона, онъ чувствовалъ себя послѣ безсонной ночи оживленнымъ и свѣжимъ, какъ послѣ холодной ванны. Онъ остановился у своего вагона, ожидая ея выхода. „Еще разъ увижу, — говорилъ онъ себѣ, невольно улыбаясь, — увижу ея походку, ея лицо: скажетъ что-нибудь, поворотитъ голову, взглянетъ, улыбнется можетъ быть“. Но прежде еще чѣмъ онъ увидалъ ее, онъ увидалъ ея мужа, котораго начальникъ станціи учтиво проводилъ между толпой. „Ахъ, да! мужъ!“ Теперь только въ первый разъ Вронскій ясно понялъ то, что мужъ было связанное съ нею лицо. Онъ зналъ, что у нея есть мужъ, но не вѣрилъ въ существованіе его, и повѣрилъ въ него вполнѣ, только когда увидѣлъ его, съ его головой, плечами и ногами въ черныхъ панталонахъ; въ особенности когда онъ увидалъ, какъ этотъ мужъ, съ чувствомъ собственности, спокойно взялъ ея руку.
Увидѣвъ Алексѣя Александровича съ его петербургски-свѣжимъ лицомъ и строго самоувѣренной фигурой, въ круглой шляпѣ, съ немного выдающеюся спиной, онъ повѣрилъ въ него и испыталъ непріятное чувство, подобное тому, какое испыталъ бы человѣкъ, мучимый жаждою и добравшійся до источника и находящій въ этомъ источникѣ собаку, овцу или свинью, которая и выпила, и взмутила воду. Походка Алексѣя Александровича, ворочавшаго всѣмъ тазомъ и тупыми ногами, особенно оскор-
