зорванныхъ штанахъ изъ козьей шкуры. Онъ поцѣловалъ руку Фульвіи и, не обмѣнявшись съ нами ни словомъ, набросилъ на голыя плечи тулупъ, подвелъ ко мнѣ осла и знакомъ пригласилъ меня сѣсть на него.
— Конь счастья понесетъ тебя впослѣдствіи быстрѣе, чѣмъ оселъ Кампаньи!—сказала мнѣ Фульвія.
Старикъ вывелъ осла изъ хижины. Сердце мое было переполнено благодарностью къ этой странной старухѣ; я хотѣлъ было поцѣловать у нея руку, но она отрицательно покачала головой и, откинувъ мнѣ со лба волосы, приложилась къ нему холодными устами. Потомъ, она махнула намъ рукой, и скоро мы скрылись отъ нея за кустами. Старикъ погонялъ осла кнутомъ и самъ бѣжалъ взапуски рядомъ. Я заговорилъ съ нимъ; онъ издалъ какой-то тихій звукъ и знаками объяснилъ мнѣ, что онъ нѣмой. Мнѣ нетерпѣлось узнать содержаніе письма, которое дала мнѣ Фульвія; я досталъ его и вскрылъ конвертъ. Въ немъ было нѣсколько листковъ, но, какъ я ни напрягалъ зрѣніе, не могъ разобрать ни единаго слова—было совсѣмъ еще темно. На разсвѣтѣ мы достигли вершины горнаго хребта; кругомъ былъ одинъ голый гранитъ, кое-гдѣ обвитый ползучими растеніями. Въ ясномъ небѣ горѣли звѣзды; подъ нами плавалъ какой-то призрачный міръ тумана. Онъ подымался съ Понтійскихъ болотъ, которыя тянутся отъ самыхъ Альбанскихъ горъ между Веллетри и Террачина и ограничены Абруццкими горами съ одной и Средиземнымъ моремъ съ другой стороны. Вотъ плывшія внизу облака засіяли, и скоро голубое небо приняло фіолетовую окраску, перешедшую затѣмъ въ розовую; горы стали отливать свѣтло-голубымъ бархатомъ; я былъ просто ослѣпленъ этою роскошью красокъ. На скатѣ горы свѣтился, словно звѣздочка, огонекъ. Я сложилъ руки на молитву; моя душа обратилась къ Богу въ этомъ великомъ храмѣ природы, и я тихо прошепталъ:—Да будетъ воля Твоя надо мною!
Теперь было уже довольно свѣтло, и я могъ приняться за письмо. Въ конвертѣ оказался паспортъ, выданный на мое имя римскою полиціей и визированный неаполитанскимъ посланникомъ, затѣмъ чекъ на пятьсотъ скудо на неаполитанскій банкирскій домъ Фальконета и, наконецъ, записочка, содержавшая всего нѣсколько словъ: «Бернардо внѣ опасности, но не возвращайтесь въ Римъ по крайней мѣрѣ нѣсколько мѣсяцевъ».
Фульвія была права: въ этомъ письмѣ были и крылья, и волшебный жезлъ. Я былъ свободенъ! Вздохъ облегченія и признательности вырвался изъ моей груди. Скоро мы выѣхали на болѣе сносную дорогу и завидѣли нѣсколькихъ завтракавшихъ въ полѣ пастуховъ. Проводникъ мой остановилъ осла; пастухи, казалось, знали старика; онъ объяснился съ ними знаками, и они пригласили насъ раздѣлить ихъ трапезу—хлѣбъ и сыръ, которые они запивали ослинымъ молокомъ. Я закусилъ немножко и по-
зорванных штанах из козьей шкуры. Он поцеловал руку Фульвии и, не обменявшись с нами ни словом, набросил на голые плечи тулуп, подвёл ко мне осла и знаком пригласил меня сесть на него.
— Конь счастья понесёт тебя впоследствии быстрее, чем осёл Кампаньи! — сказала мне Фульвия.
Старик вывел осла из хижины. Сердце моё было переполнено благодарностью к этой странной старухе; я хотел было поцеловать у неё руку, но она отрицательно покачала головой и, откинув мне со лба волосы, приложилась к нему холодными устами. Потом, она махнула нам рукой, и скоро мы скрылись от неё за кустами. Старик погонял осла кнутом и сам бежал взапуски рядом. Я заговорил с ним; он издал какой-то тихий звук и знаками объяснил мне, что он немой. Мне нетерпелось узнать содержание письма, которое дала мне Фульвия; я достал его и вскрыл конверт. В нём было несколько листков, но, как я ни напрягал зрение, не мог разобрать ни единого слова — было совсем ещё темно. На рассвете мы достигли вершины горного хребта; кругом был один голый гранит, кое-где обвитый ползучими растениями. В ясном небе горели звезды; под нами плавал какой-то призрачный мир тумана. Он подымался с Понтийских болот, которые тянутся от самых Альбанских гор между Веллетри и Террачина и ограничены Абруццкими горами с одной и Средиземным морем с другой стороны. Вот плывшие внизу облака засияли, и скоро голубое небо приняло фиолетовую окраску, перешедшую затем в розовую; горы стали отливать светло-голубым бархатом; я был просто ослеплён этою роскошью красок. На скате горы светился, словно звёздочка, огонёк. Я сложил руки на молитву; моя душа обратилась к Богу в этом великом храме природы, и я тихо прошептал: — Да будет воля Твоя надо мною!
Теперь было уже довольно светло, и я мог приняться за письмо. В конверте оказался паспорт, выданный на моё имя римскою полицией и визированный неаполитанским посланником, затем чек на пятьсот скудо на неаполитанский банкирский дом Фальконета и, наконец, записочка, содержавшая всего несколько слов: «Бернардо вне опасности, но не возвращайтесь в Рим по крайней мере несколько месяцев».
Фульвия была права: в этом письме были и крылья, и волшебный жезл. Я был свободен! Вздох облегчения и признательности вырвался из моей груди. Скоро мы выехали на более сносную дорогу и завидели нескольких завтракавших в поле пастухов. Проводник мой остановил осла; пастухи, казалось, знали старика; он объяснился с ними знаками, и они пригласили нас разделить их трапезу — хлеб и сыр, которые они запивали ослиным молоком. Я закусил немножко и по-
