— Завтра ты покинешь насъ! Какъ это огорчаетъ меня!
— Огорчаетъ тебя!—сказалъ онъ, и мнѣ послышалась въ его голосѣ такая же боль, какая жгла и мое сердце. Я не могъ вымолвить ни слова, но онъ взялъ Анастасію за руку и сказалъ:
— Братъ нашъ любитъ тебя, а ты его? Въ его молчаніи—его любовь!
И Анастасія затрепетала и залилась слезами. Тогда всѣ мои мысли обратились къ ней, я видѣлъ и помнилъ одну ее, рука моя обняла ея станъ, и я сказалъ ей:
— Да, я люблю тебя!
И уста ея прижались къ моимъ устамъ, а руки обвились вокругъ моей шеи… Но тутъ лампа упала на полъ, и въ хижинѣ воцарилась такая же темнота, какъ въ сердцѣ бѣднаго Афтанида.
На зарѣ онъ крѣпко поцѣловалъ насъ всѣхъ и ушелъ. Матери моей онъ оставилъ для меня всѣ свои деньги. Анастасія сдѣлалась моею невѣстой, а нѣсколько дней спустя—и женой“.
— Завтра ты покинешь нас! Как это огорчает меня!
— Огорчает тебя! — сказал он, и мне послышалась в его голосе такая же боль, какая жгла и моё сердце. Я не мог вымолвить ни слова, но он взял Анастасию за руку и сказал:
— Брат наш любит тебя, а ты его? В его молчании — его любовь!
И Анастасия затрепетала и залилась слезами. Тогда все мои мысли обратились к ней, я видел и помнил одну её, рука моя обняла её стан, и я сказал ей:
— Да, я люблю тебя!
И уста её прижались к моим устам, а руки обвились вокруг моей шеи… Но тут лампа упала на пол, и в хижине воцарилась такая же темнота, как в сердце бедного Афтанида.
На заре он крепко поцеловал нас всех и ушёл. Матери моей он оставил для меня все свои деньги. Анастасия сделалась моею невестой, а несколько дней спустя — и женой».
Всѣ восточныя сказанія говорятъ о любви соловья къ розѣ: въ тихія звѣздныя ночи несется къ благоухающему цвѣтку серенада крылатаго пѣвца.
Недалеко отъ Смирны,[2] возлѣ дороги, окаймленной высокими платанами, видѣлъ я цвѣтущій розовый кустъ. Мимо него проходятъ, гордо выпрямляя свои длинныя шеи и неуклюже ступая по священной землѣ тонкими ногами, навьюченные верблюды. Въ вѣтвяхъ платановъ гнѣздятся дикіе голуби, и крылья ихъ блещутъ на солнцѣ перламутромъ.
На этомъ розовомъ кустѣ особенно хороша была одна роза; къ ней-то неслась пѣсня соловья, но роза молчала; ни капли росы не блестѣло на ея лепесткахъ слезою состраданія; она клонилась вмѣстѣ съ вѣтвями къ лежавшему подъ кустомъ большому камню.
— Тутъ покоится величайшій изъ пѣвцовъ земныхъ!—говорила роза.—Лишь надъ его могилой буду я благоухать, на нее буду ронять свои лепестки, оборванные вѣтромъ! Прахъ творца Иліады смѣшался съ землею, и изъ этой земли выросла
- ↑ Гомер — легендарный древнегреческий поэт-сказитель. (прим. редактора Викитеки)
- ↑ Смирна — античный город в Малой Азии. (прим. редактора Викитеки)
Все восточные сказания говорят о любви соловья к розе: в тихие звёздные ночи несётся к благоухающему цветку серенада крылатого певца.
Недалеко от Смирны,[1] возле дороги, окаймлённой высокими платанами, видел я цветущий розовый куст. Мимо него проходят, гордо выпрямляя свои длинные шеи и неуклюже ступая по священной земле тонкими ногами, навьюченные верблюды. В ветвях платанов гнездятся дикие голуби, и крылья их блещут на солнце перламутром.
На этом розовом кусте особенно хороша была одна роза; к ней-то неслась песня соловья, но роза молчала; ни капли росы не блестело на её лепестках слезою сострадания; она клонилась вместе с ветвями к лежавшему под кустом большому камню.
— Тут покоится величайший из певцов земных! — говорила роза. — Лишь над его могилой буду я благоухать, на неё буду ронять свои лепестки, оборванные ветром! Прах творца Илиады смешался с землёю, и из этой земли выросла
