Афтанидъ умѣлъ грести, и мы съ Анастасіей часто садились къ нему въ лодку, которая скользила по заливу, какъ облачко по небу. При закатѣ солнца горы окрашивались въ темно-голубой цвѣтъ; съ залива было видно много горныхъ цѣпей, выглядывавшихъ одна изъ-за другой; видѣнъ былъ вдали и Парнасъ съ его снѣгами. Вершина его горѣла, какъ раскаленное желѣзо, и казалось, что весь этотъ блескъ и свѣтъ исходитъ извнутри ея самой, такъ какъ она продолжала блестѣть въ голубомъ сіяющемъ воздухѣ еще долго послѣ того, какъ солнце скрывалось. Бѣлыя чайки задѣвали крыльями за поверхность воды; на водѣ же обыкновенно стояла такая тишь, какая бывала въ Дельфахъ на площадкѣ между темными скалами. Я лежалъ въ лодкѣ на спинѣ, Анастасія сидѣла у меня на груди, а звѣзды надъ нами блестѣли ярче церковныхъ лампадъ. Это были тѣ же звѣзды, и стояли онѣ надъ моей головой какъ разъ такъ же, какъ тогда, когда я, бывало, сидѣлъ подъ открытымъ небомъ возлѣ нашей мазанки въ Дельфахъ. Подъ конецъ мнѣ стало грезиться, что я все еще тамъ… Вдругъ набѣжала волна, и лодку сильно качнуло. Я громко вскрикнулъ—Анастасія упала въ воду! Но Афтанидъ, быстрый, какъ молнія, вытащилъ ее и передалъ мнѣ. Мы сняли съ нея платье, выжали изъ него воду и потомъ опять одѣли ее. То же сдѣлалъ Афтанидъ, и мы оставались на водѣ до тѣхъ поръ, пока мокрыя платья не высохли. Никто и не узналъ, какого страха мы натерпѣлись, Афтанидъ же съ этихъ поръ тоже получилъ нѣкоторыя права на жизнь Анастасіи.
Настало лѣто! Солнце такъ и пекло, лиственныя деревья поблекли отъ жары, и я вспоминалъ о нашихъ прохладныхъ горахъ, о свѣжемъ источникѣ. Мать тоже томилась, и вотъ, однажды вечеромъ мы пустились въ обратный путь. Что за тишина была вокругъ! Мы шли по полямъ, заросшимъ тминомъ, который все еще благоухалъ, хотя солнце почти совсѣмъ спалило его. Намъ не попадалось навстрѣчу ни пастуха, ни мазанки. Безлюдно, мертвенно-тихо было вокругъ, только падучія звѣзды говорили, что тамъ, въ высотѣ, была жизнь. Не знаю, самъ-ли свѣтился прозрачный голубой воздухъ, или это сіяніе шло отъ звѣздъ, но мы хорошо различали всѣ очертанія горъ. Мать развела огонь, поджарила лукъ, которымъ запаслась въ дорогу, и мы съ сестрицей Анастасіей заснули на тминѣ,
Афтанид умел грести, и мы с Анастасией часто садились к нему в лодку, которая скользила по заливу, как облачко по небу. При закате солнца горы окрашивались в тёмно-голубой цвет; с залива было видно много горных цепей, выглядывавших одна из-за другой; виден был вдали и Парнас с его снегами. Вершина его горела, как раскалённое железо, и казалось, что весь этот блеск и свет исходит изнутри её самой, так как она продолжала блестеть в голубом сияющем воздухе ещё долго после того, как солнце скрывалось. Белые чайки задевали крыльями за поверхность воды; на воде же обыкновенно стояла такая тишь, какая бывала в Дельфах на площадке между тёмными скалами. Я лежал в лодке на спине, Анастасия сидела у меня на груди, а звёзды над нами блестели ярче церковных лампад. Это были те же звёзды, и стояли они над моей головой как раз так же, как тогда, когда я, бывало, сидел под открытым небом возле нашей мазанки в Дельфах. Под конец мне стало грезиться, что я всё ещё там… Вдруг набежала волна, и лодку сильно качнуло. Я громко вскрикнул — Анастасия упала в воду! Но Афтанид, быстрый, как молния, вытащил её и передал мне. Мы сняли с неё платье, выжали из него воду и потом опять одели её. То же сделал Афтанид, и мы оставались на воде до тех пор, пока мокрые платья не высохли. Никто и не узнал, какого страха мы натерпелись, Афтанид же с этих пор тоже получил некоторые права на жизнь Анастасии.
Настало лето! Солнце так и пекло́, лиственные деревья поблёкли от жары, и я вспоминал о наших прохладных горах, о свежем источнике. Мать тоже томилась, и вот, однажды вечером мы пустились в обратный путь. Что за тишина была вокруг! Мы шли по полям, заросшим тмином, который всё ещё благоухал, хотя солнце почти совсем спалило его. Нам не попадалось навстречу ни пастуха, ни мазанки. Безлюдно, мертвенно-тихо было вокруг, только падучие звёзды говорили, что там, в высоте, была жизнь. Не знаю, сам ли светился прозрачный голубой воздух, или это сияние шло от звёзд, но мы хорошо различали все очертания гор. Мать развела огонь, поджарила лук, которым запаслась в дорогу, и мы с сестрицей Анастасией заснули на тмине,
