пестрые гербы на старой ратушѣ засвѣтились, точно транспаранты, а Давидъ Микеля Анджело взмахнулъ пращею; повсюду пробуждалась какая-то странная жизнь. Бронзовыя группы: „Персей“ и „Похищеніе Сабинянокъ“—стояли точно живыя; крикъ смертельнаго ужаса раздавался по великолѣпной безлюдной площади.
Возлѣ палаццо дельи-Уффици, подъ аркой, гдѣ собирается во время карнавала вся флорентійская знать, бронзовый кабанъ остановился.
— Держись крѣпче!—сказалъ онъ мальчику.—Теперь, маршъ вверхъ по лѣстницѣ!
Мальчуганъ за все это время не проронилъ ни словечка, трепеща отъ страха и отъ радости. Вотъ они вступили въ длинную галлерею; мальчикъ хорошо зналъ ее, онъ бывалъ здѣсь и прежде. Стѣны пестрѣли картинами, повсюду стояли бюсты и статуи, озаренные чуднымъ свѣтомъ; казалось, здѣсь царилъ свѣтлый день. Но еще лучше стало, когда растворилась дверь въ боковыя залы! Вся эта роскошь была хорошо памятна мальчику, но на этотъ разъ все являлось ему въ какомъ-то особенномъ чудномъ освѣщеніи.
Вотъ передъ нимъ прелестная нагая женщина; такое совершенство природы могло быть воспроизведено въ мраморѣ только искусствомъ несравненнаго художника. Ея дивныя формы дышали жизнью, у ногъ ея рѣзвились дельфины, безсмертіе сверкало въ ея взорѣ. Люди зовутъ ее Венерой Медицейской. По обѣимъ сторонамъ богини размѣстились мраморныя статуи чудныхъ юношей; одинъ точилъ мечъ—его зовутъ „Точильщикомъ“; на другомъ же пьедесталѣ боролись гладіаторы; и мечъ точился, и борцы сражались—ради богини красоты.
Весь этотъ блескъ почти ослѣплялъ мальчугана; стѣны сіяли разноцвѣтными красками; все было—сама жизнь, само движеніе. Тутъ было еще одно изображеніе Венеры, земной Венеры, полной жизни и огня, какою грезилась она Тиціану. Да, это были два чудныхъ женскихъ образа! Прекрасное, ничѣмъ неприкрытое тѣло Тиціановой Венеры покоилось на мягкомъ ложѣ; грудь ея тихо вздымалась, голова слегка шевелилась, пышные волосы падали на круглыя плечи, а темные глаза горѣли страстью. Ни одна изъ картинъ не смѣла, однако, совсѣмъ выступить изъ рамы. Сама богиня красоты, гладіаторы и точильщикъ тоже оставались на своихъ мѣстахъ: ихъ ско-
пёстрые гербы на старой ратуше засветились, точно транспаранты, а Давид Микеля Анджело взмахнул пращою; повсюду пробуждалась какая-то странная жизнь. Бронзовые группы: «Персей» и «Похищение Сабинянок» — стояли точно живые; крик смертельного ужаса раздавался по великолепной безлюдной площади.
Возле палаццо дельи-Уффици, под аркой, где собирается во время карнавала вся флорентийская знать, бронзовый кабан остановился.
— Держись крепче! — сказал он мальчику. — Теперь, марш вверх по лестнице!
Мальчуган за всё это время не проронил ни словечка, трепеща от страха и от радости. Вот они вступили в длинную галерею; мальчик хорошо знал её, он бывал здесь и прежде. Стены пестрели картинами, повсюду стояли бюсты и статуи, озарённые чудным светом; казалось, здесь царил светлый день. Но ещё лучше стало, когда растворилась дверь в боковые залы! Вся эта роскошь была хорошо памятна мальчику, но на этот раз всё являлось ему в каком-то особенном чудном освещении.
Вот перед ним прелестная нагая женщина; такое совершенство природы могло быть воспроизведено в мраморе только искусством несравненного художника. Её дивные формы дышали жизнью, у ног её резвились дельфины, бессмертие сверкало в её взоре. Люди зовут её Венерой Медицейской. По обеим сторонам богини разместились мраморные статуи чудных юношей; один точил меч — его зовут «Точильщиком»; на другом же пьедестале боролись гладиаторы; и меч точился, и борцы сражались — ради богини красоты.
Весь этот блеск почти ослеплял мальчугана; стены сияли разноцветными красками; всё было — сама жизнь, само движение. Тут было ещё одно изображение Венеры, земной Венеры, полной жизни и огня, какою грезилась она Тициану. Да, это были два чудных женских образа! Прекрасное, ничем неприкрытое тело Тициановой Венеры покоилось на мягком ложе; грудь её тихо вздымалась, голова слегка шевелилась, пышные волосы падали на круглые плечи, а тёмные глаза горели страстью. Ни одна из картин не смела, однако, совсем выступить из рамы. Сама богиня красоты, гладиаторы и точильщик тоже оставались на своих местах: их ско-
