Страница:Адам Мицкевич.pdf/749

демъ, какъ евангельскія мудрыя дѣвы, съ зажженными лампадами, встрѣтить Возлюбленнаго; услышимъ голосъ милости и нашей совѣсти; съ душою потрясенной и тронутой познаемъ объявляющуюся намъ въ дѣлѣ Божьемъ волю Божью, покоримся ей и исполнимъ ее! Только въ этомъ наше спасеніе, и это главная наша обязанность въ рѣшительномъ испытаніи любви и жертвы нашей для Бога, ближняго и родины, которой Богъ требуеть для насъ, объявляя намъ Свою волю!» Послѣ этихъ ничего не говорящихъ словъ Товянскій объявлялъ, что «Польша, какъ великолѣпная (znakomita) часть славянскаго племени, которое чище и горячѣе, нежели другія племена, сохранило въ душѣ сокровище Христова огня, сокровище любви, чувства, представляетъ собой великолѣпный краеугольный камень воздвигающаго дѣла Божья, дѣла спасенія міра». Не всѣ присутствующіе были потрясены вѣщаніями Товянскаго, но многіе, по словамъ Ходьки, повѣрили въ нихъ лишь потому, что повѣрилъ Мицкевичъ. Между тѣмъ, этотъ послѣдній, будучи въ другомъ Душевномъ настроеніи, конечно, увидѣлъ бы въ проповѣди литовскаго помѣщика, начитавшагося его собственныхъ произведеній, лишь отзвукъ того, что онъ самъ, Мицкевичъ, проповѣдовалъ въ продолженіе почти десяти лѣтъ въ своихъ сочиненіяхъ и съ высоты каѳедры. Но онъ точно ослѣпъ и свято вѣрилъ въ весь тотъ вздоръ,. который громоздилъ Товянскій въ своихъ проповѣдяхъ. Видимо, гордому уму его, истомленному исканіями пути, его надорванной душѣ нужно было уйти въ безпредѣльную вѣру, въ смиренное послушаніе. Другіе не пережившіе такихъ трагическихъ душевныхъ процессовъ, какъ Мицкевичъ, быстрѣе разобрались въ новомъ явленіи, и эмиграціонная печать, вообще говоря, не щадила Товянскаго. Но въ него можно было или вѣрить, или не вѣрить: третьяго ничего не было. «По отношенію къ своимъ приверженцамъ, говорить проф. Павликовскій, это былъ учитель, т.е. господинъ, кроткій въ своемъ обхожденіи, но тѣмъ не менѣе рѣшительный. Онъ любилъ видѣть, что ему воздають почести; даже милостиво принялъ отъ одного изъ своихъ приверженцевъ символическій актъ, которымъ тотъ отдавался ему въ рабство. О какомъ - нибудь спорѣ, объ обмѣнѣ мнѣніями, конечно, не могло быть и рѣчи». Въ ноябрѣ и декабрѣ 1841 года шла усиленная пропаганда Товянскаго, которая не только не внесла мира въ эмиграцію, но, напротивъ, грозила разлучить Мицкевича съ его