Ягеллоновъ, которая представляетъ общеславянскую литературу, мы закончимъ Скаргой». Фикція, которая составляла только поводъ для того, чтобы совсѣмъ незнакомую Мицкевичу умственную жизнь славянства въ XV — XVI вѣкахъ замѣнить хорошо ему извѣстной по прежнимъ изученіямъ исторіей Польши.
Вообще, чѣмъ дальше, тѣмъ непослѣдовательнѣе, случайнѣе становится курсъ Мицкевича. Въ самой исторіи Польши поразительные переходы: разсматриваются Рей, Кохановскій, потомъ вдругъ начинается изложеніе русско-польской войны. Отъ идиллическаго поэта Шымоновича неожиданный переходъ къ царствованію московскаго царя Федора Ивановича, при чемъ поводъ къ переходу довольно комиченъ: въ Москвѣ тоже будто бы господствуетъ идиллія (599). Все чаще становятся и полемическія выходки противъ «московитовъ». Какъ никакъ, первый годъ лекцій закончился. Для той пестрой и неподготовленной публики, которая наполняла аудиторію Мицкевича, курсъ далъ много полезнаго: онъ познакомилъ ее съ памятниками старорусской литературы и съ сербскимъ эпосомъ, съ лучшими польскими поэтами и писателями XVI — XVII вѣка, и нерѣдко изложеніе лектора становилось настолько спеціальнымъ, что можно только удивиться, почему продолжали посѣщать эти лекціи элегантныя дамы и не привыкшіе къ научному преподаванію случайные посѣтители эмигранты. Для самого Мицкевича едва ли этотъ курсъ потребовалъ много труда: онъ могъ излагать его по Карамзину, давая только свое освѣщеніе русской исторіи, по Краледворской рукописи и сборнику Вука Караджича, а польскую литературу и исторію онъ зналъ и раньше; слѣдовало только раздобыть сочиненія Рея, Кохановскаго, Скарги для обширныхъ цитатъ. Но, если первый годъ удалось все - таки провести, не имѣя надлежащей подготовки, то въ будущемъ дѣло становилось сложнѣе: вѣдь оставались еще и другія славянскія литературы (напр., чешская, сербская XIV -XV в.), о которыхъ когда-нибудь слѣдовало сказать. Задачу будущаго курса Мицкевичъ опредѣлилъ такъ: «Вѣроятно, вамъ будетъ интересно услышать въ будущемъ году, какъ государство чеховъ, которое, не обнаруживая болѣе никакой дѣеспособности, исчезло и было забыто, вновь начинаетъ строить свою народность; и какъ Польша, не только забытая, но и неизбѣжно и роковымъ образомъ сраженная всей системой, господствующей теперь въ Европѣ, противопоставляетъ этому
