Страница:Адам Мицкевич.pdf/722

порченную шею, хорошее приданое для дочери бѣднаго эмигранта, у которой не будетъ другого приданаго, кромѣ красоты. Поэтому Мицкевичъ рѣшился принять каѳедру въ Парижѣ, если Кузенъ учредитъ ее. «Пожалуйста, держите меня въ курсѣ этого дѣла, потому что меня торопятъ съ окончательнымъ отвѣтомъ». Дѣйствительно, и печать, и университетъ употребляли всѣ усилія, чтобы Мицкевичъ остался въ Лозаннѣ. «Nouveliste Vaudois» помѣстилъ настоящій панегирикъ поэту, a правительство назначило ero ординарнымъ профессоромъ вопреки обычаю, который требовалъ, чтобы назначеніе состоялось послѣ окончанія школьнаго года. Между тѣмъ, въ Парижѣ Кузенъ, который былъ уже министромъ, проводилъ черезъ палаты учрежденіе новой славянской каѳедры. Онъ опасался только, чтобы Мицкевичъ не придалъ Слишкомъ политическаго характера своему преподаванію, и, конечно, имѣлъ основаніе для такихъ опасеній. «При отсутствіи политической родины эмигранты мечтали о «литературной», т.-е. о такомъ научномъ или литературномъ центрѣ, около котораго они могли бы группироваться». На опасенія министра Мицкевичь отвѣчалъ заявленіемъ, что онъ не собирается заниматься политикой на каѳедрѣ, но настаивалъ на своей независимости. И въ письмахъ поэта отъ этого времени есть слѣды опасеній, которыя ему самому приходили въ голову, сомнѣній, не придется ли ему, дѣйствительно, превратиться въ политическаго вождя. «По правдѣ сказать, писалъ онъ уже въ іюлѣ 1840 г. Адаму Чарторыйскому: склонность привязываетъ меня къ Лозаннѣ. Вы хорошо знаете, что это такое- житье въ Парижѣ, да еще на лонѣ эмиграціи». И раньше, въ апрѣлѣ, онъ писалъ Залѣескому: «Все- таки жаль мнѣ Лозанны, гдѣ у меня есть теперь и хлѣбъ, и покой. Жаль мѣста, которое я пріобрѣлъ своимъ собственнымъ трудомъ, безъ всякой иной помощи, кромѣ Божьей, невзирая на большія препятствія. И люди здѣсь хорошіе. Но многое говорить и за Парижъ». Что же говорило за Парижъ? На это мы находимъ отвѣтъ въ письмѣ Мицкевича тому же другу, написанномъ 2 іюля 1840 г.: «Мнѣ будетъ жаль Лозанны. Славянская кабедра еще не прошла черезъ палату пэровъ. Я долженъ буду принять ее, чтобы не влѣзъ на нее какой- нибудь нѣмецъ, и не сталъ насъ ругать съ нея. Есть и другіе мелкіе поводы». Опасность, чтобы на эту каѳедру не «влѣзъ» кто-нибудь недостойный, дѣйствительню, была. 15 мая 1840 г. эмигрантскій жур-