Греческая поэзія была природное вдохновеніе, наивное и почти животное. Это была пѣсенка народа, состоящаго изъ импровизаторовь». Не ограничиваясь стариной, лекторъ указывалъ на современную романтическую поэзію, которая представляеть результатъ глубокаго изученія римскихъ классиковъ. Такимъ образомъ, сравненіемъ Байрона съ римскими поэтами начала христіанской эпохи Мицкевичъ заканчивалъ эту лекцію, которая такъ отличалась отъ обычнаго шаблона. Студенты устроили ему серенаду и стали массами посѣщать его лекціи, такъ что въ аудиторіи была тѣснота. И уже тогда обнаружилось то, что впослѣдствіи такъ сильно захватило Мицкевича: ихъ проповѣдническое и общественное направленіе. Старый профессоръ Герминьяръ разсказывалъ въ 1898 году Каллембаху о тѣхъ лекціяхъ Мицкевича, которыя ему привелось слушать студентомъ. Онъ говорилъ, что слушатели не записывали этихъ лекцій, потому что «предпочитали слушать пламенно краснорѣчивую рѣчь, которая производила колоссальное впечатлѣніе». Старикъ припомнилъ одну такую лекцію о Пруденціи, о римскихъ палачахъ, издѣвавшихся надъ христіанскими дѣтьми, «такія страшныя подробности, что взволнованный Мицкевичь пересталъ говорить, а слушатели, затаивъ дыханіе, почувствовали, угадали душой, что дѣлалось въ это время въ сердцѣ поэта». И въ тѣхъ запискахъ, которыя дошли до насъ, обнаруживается стремленіе къ исканію «духа» народовъ, которое потомъ проходитъ и въ парижскихъ лекціяхъ. «Духъ Востока», «духъ Европы», ихъ взаимодѣйствіе: вотъ что увлекало поэта. Его лекціи часто превращались въ импровизаціи, хотя подготовкакъ нимъ требовала усидчиваго труда, «каторжной» работы, какъ выражался самъ Мицкевичъ. «Я по цѣлымъ днямъ не встаю изъ - за стола, а часто до часу ночи разбираюсь въ какомъ-нибудь трудномъ латинскомъ размѣрѣ. Въ лекціонные дни я долженъ быть на ногахъ уже въ семь часовъ утра. Тогда я пожираю латынь и выплевываю ее по - французски».
Разумѣется, такая усиленная спеціальная работа не оставляла досуга для поэзіи. Пока не начались лекцій, въ августѣ или сентябрѣ 1839 года, поэтъ набросалъ на бумагу нѣсколько десятковъ стиховъ «съ цѣлью сдѣлать первую часть «Дѣдовъ». Содержаніе то же самое: мальчикъ бродитъ между могилами. Только у меня фантастичнѣе (чѣмъ у Залѣескаго, которому пишетъ Мицкевичъ): онъ спитъ, а надъ нимъ хоромъ поютъ и
