скому поэту, который всю жизнь такъ рвался въ свободные края Европы и такъ безнадежно томился въ русскихъ условіяхъ, внушила Мицкевичу вольнолюбивыя рѣчи, вложенныя въ уста его. Это должно было предшествовать тому роковому году, когда и Пушкинъ, и Жуковскій выступили съ патріотическими одами на взятіе Варшавы и побѣды русскихъ войскъ надъ возстаніемъ. Тогда съ иными рѣчами Мицкевичъ обратился къ «Друзьямъ-Москалямъ».
Очень значителенъ по размѣрамъ отрывокъ «Смотръ войскъ», который изъ 230 строкъ первой рукописи разросся до 480 въ печатной редакціи. Очень характерная перемѣна произошла въ самомъ концѣ его. Описавъ гибель денщика, забытаго офицеромъ на морозѣ и замерзшаго въ снѣгу, это достойное завершеніе картины парада, Мицкевичъ писалъ въ рукописи: «Подлый народъ! (сначала: «Подлая страна»), я проклинаю твою судьбу. Ты знаешь только одинъ героизмъ — рабства!» Въ Дрезденѣ Мицкевичъ уже не чувствовалъ желанія кого -нибудь проклинать, и онъ замѣнилъ эти стихи строками: «Бѣдный народъ! Мнѣ жаль твоей судьбы: ты знаешь только одинъ героизмъ рабства!» Трудно выразить сосредоточеннѣе чувство ненависти и отвращенія къ режиму забиванія человѣческой, совѣсти и мысли, къ порабощенію всѣхъ свободныхъ стремленій людей, чѣмъ это сдѣлалъ Мицкевичъ въ этомъ отрывкѣ. Каждая строка его дышитъ ужасомъ и полна благороднымъ гнѣвомъ. «Люблю, военная столица...» писалъ въ ту же пору Пушкинъ...
Послѣдній отрывокъ посвященъ Олешкевичу. Въ петербургской атмосферѣ нравственной испорченности и лжи это свѣтлый геній Мицкевича. Самый климатъ столицы съ постоянными оттепелями среди зимы полонъ гніенія. «Точно лицо покойника, разгорѣвшееся въ комнатѣ передъ печью, наберетъ тепла, но не жизни, вмѣсто дыханія отъ него пышетъ запахомъ гніенія». На улицахъ грязь, застучали колеса. Въ это время надъ берегомъ огромной Невы шли два молодыхъ путешественника (Мицкевичъ и, вѣроятно, Малевскій). Они любятъ гулять въ сумерки, чтобы не видѣть чиновниковъ и не встрѣтиться въ пустомъ мѣстѣ со шпіономъ. И вотъ они встрѣтили какого-то страннаго человѣка, который съ фонаремъ въ рукахъ какъ будто измѣрялъ воду веревкой и что -то внимательно изслѣдовалъ, склонившись надъ грудой бумагъ. Кто могъ это быть? Не шпіонъ, не рыбакъ. Путники подо-
