старается разрѣшить загадку, которую онъ оставилъ не разрѣшенной въ 4 части «Дѣдовъ»: живой ли человѣкъ Густавъ или только призракъ. Теперь онъ влагаетъ въ уста гусляру такое объясненіе: «Быть можетъ, онъ былъ еще живъ, когда я спрашивалъ его, и потому не отвѣчалъ. Вѣдь въ таинственную ночь Дѣдовъ можно вызывать на собраніе духовъ тѣни живыхъ». Вотъ по кладбищу бѣгутъ трупы, свѣжіе трупы: одинъ пересыпаетъ серебро изъ рукъ въ руки, дукаты жгутъ ему голову (Бекю), другой въ свадебной одеждѣ (это прокуроръ Байковъ, который умеръ неожиданно, когда ѣхалъ къ невѣстѣ). Но Густава нѣтъ. «И не пришелъ онъ на Дѣдовъ», грустно говорить женщина. «Если духъ тотъ еще въ тѣлѣ, совѣтуетъ гусляръ: скажи теперь его имя; а я въ таинственныхъ стихахъ произнесу заклятіе на волшебныхъ травахъ; и духъ оставить свое тѣло и предстанетъ передъ тобой». Женщина: «Я сказала». Гусляръ: «Онъ не внимаетъ... Я произнесъ заклятіе»... Женщина: «Нѣтъ духа!» Гусляръ: «О, женщина! Твой возлюбленный или перемѣнилъ вѣру отцовъ, или измѣнилъ свое прежнее имя. Видишь, уже близится утро, наши чары потеряли свою силу, не покажется твой милый. (Выходятъ изъ - за деревьевъ.) Что же это? Смотри на западъ: тамъ, отъ замка Гедимина, среди густой пыли мя-тели несется нѣсколько десятковъ повозокъ! Всѣ онѣ несутся къ сѣверу, летятъ изо всѣхъ лошадиныхъ силъ! Видишь, тамъ одинъ впереди въ черной одеждѣ... Женщина: Онъ! Гусляръ. Онъ, ѣдетъ тамъ. Женщина. И опять обратился назадъ, и только одинъ взглядъ бросилъ, одинъ только разъ... но какой взглядъ! Гусляръ. Его грудь залита кровью, потому что много ранъ на этой груди: онъ терпитъ страшныя муки; тысяча мечей пронзила его тѣло, и всѣ они прошли въ самую душу. Развѣ одна смерть излѣчитъ его раны. Женщина. Кто же поразилъ его столькими мечами? Гусляръ. Враги народа. Женщина. На челѣ его всего одна рана, одна и небольшая; она кажется черной капелькой. Гусляръ. А она и причиняетъ самую страшную боль. Я ее видѣлъ, я ее изслѣдовалъ; эту рану онъ самъ себѣ нанесъ: даже смерть не можетъ исцѣлить ее. Женщина. Ахъ, исцѣли его, великій Боже!» На этомъ кончается трагедія.
Третья часть «Дѣдовъ» имѣла большое значеніе въ исторіи польской литературы и исторіи польскихъ народныхъ идеаловъ. Она создала новый видъ драмы, въ которомъ реализмъ такъ
