Страница:Адам Мицкевич.pdf/604

какъ извѣстно, была написана за нѣсколько недѣль до «Книгъ польскаго народа». Какъ тамъ рисуется въ самомъ мрачномъ свѣтѣ одинъ изъ русскихъ государственныхъ людей, Новосильцовъ, котораго по ночамъ стерегутъ дьяволы, такъ здѣсь выступаетъ орудіемъ сатаны французскій министръ Казиміръ Перье, ничѣмъ, въ сущности, неповинный передъ поляками и уже во всякомъ случаѣ не заслуживающій той чести, какую оказалъ ему Мицкевичъ, предсказывая, что имя его будетъ вѣчно памятно полякамъ. Имя его славянское — Казиміръ, которое Мицкевичъ толкуетъ, какъ «исказитель мира» (Skaziciel miru), а фамилія романская: Perier, которая происходитъ будто бы отъ латинскаго глагола perire или французскаго périr и означаетъ губителя или сына гибели. «А имя это и фамилія антихристовы. И будетъ оно равно проклято въ поколѣніи романскомъ и въ поколѣніи славянскомъ». Дѣло въ томъ, что Казиміръ Перье сыгралъ роль евангельскаго судьи по отношенію къ польскому народу, который безъ всякаго стѣсненія отожествляется Мицкевичемъ съ I. Христомъ. Прусскій король Іуда: «онъ пришелъ и поцѣловалъ польскій народъ, говоря ему: «Союзникъ мой», а между тѣмъ, онъ уже предалъ его за тридцать городовъ великопольскихъ, какъ Іуда за тридцать сребренниковъ. А два другіе короля бросились и связали польскій народъ. А Галлъ судилъ и сказалъ: поистинѣ, не нахожу вины въ этомъ народѣ, а жена моя Франція, женщина пугливая, томится отъ злыхъ сновидѣній. А, впрочемъ, возьмите себѣ и замучьте этотъ народъ. И умылъ руки. А французскій правитель (т.-е. Казиміръ Перье, министръ финансовъ, который, повидимому, отказалъ въ 1831 году въ кредитѣ на польское возстаніе) сказалъ: мы не можемъ искупить сего невиннаго ни кровью нашей ни деньгами, ибо кровь моя и деньги мои принадлежатъ мнѣ, а кровь и деньги народа моего принадлежатъ моему народу... И когда онъ произнесъ эти слова, тогда спали кресты съ башенъ безбожной столицы, ибо впредь Христа не могъ чтить народъ, почитающій кумиръ Интересъ». Франція, — жена Галла, тридцать великопольскихъ городовъ въ роли тридцати сребренниковъ производятъ просто комическое, антихудожественное впечатлѣніе. Но послѣдній образъ книги, къ счастью, уже не комиченъ, хотя авторъ подводитъ къ нему читателя черезъ столько преувеличеній, придуманныхъ образовъ, просто неправ-