даться Мицкевичъ лѣни, пока не поставилъ точки, изливъ все то, что накопилось на его душѣ. «Книги» проникнуты всецѣло тѣмъ же настроеніемъ, что и «Дѣды», и должны относиться къ тому же самому времени, что и 3 - я часть «Дѣдовъ».
Закончивъ все это, поэтъ могъ покинуть Дрезденъ и ѣхать въ Парижъ. По настоянію русскаго правительства, дрезденскія власти старались понемногу сплавить изъ Саксоніи польскихъ эмигрантовъ. Мицкевичъ, по его словамъ, не хотѣлъ ждать, пока дойдетъ очередь и до него. «У меня есть личныя основанія направиться поближе къ Франціи, писалъ онъ Грабовскому: на моихъ прежнихъ опекуновъ я не слишкомъ - то полагаюсь, хорошо зная ихъ длинныя руки». На кого намекалъ Мицкевичъ? Вѣдь въ то же время онъ сообщалъ, что могъ бы добиться права на возвращеніе въ Россію даже для своего брата Франциска, принимавшаго дѣятельное участіе въ возстаніи, хотя ему было тяжело просить кого - либо изъ русскихъ. Во всякомъ случаѣ, мы знаемъ, что лично никакой опасности Мицкевичу не грозило. Болѣе того: въ Познань, для участія въ возстаніи, онъ ѣхалъ изъ Рима въ обществѣ русскаго посланника, кн. Голицына, и нисколько не опасался говорить съ нимъ. Наконецъ, насколько извѣстно, никто изъ повстанцевъ не былъ выданъ русскому правительству, а Мицкевичъ и не былъ повстанцемъ, и до изданія 3- ей части «Дѣдовъ» не былъ даже ничѣмъ скомпрометированъ передъ русскимъ правительствомъ. Такимъ образомъ эта выходка противъ «прежнихъ опекуновъ» не имѣла, вѣроятно, никакой реальной основы, и была порождена только общимъ недружелюбіемъ къ Россіи. Какъ бы то ни было, числа 23 іюня поэтъ покинулъ Дрезденъ и въ обществѣ нѣсколькихъ поляковъ поѣхалъ черезъ Германію въ Парижъ. Домейко, ѣхавшій съ Мицкевичемъ, сохранилъ описаніе этого переѣзда, который не былъ ни скучнымъ, ни печальнымъ, хотя по дорогѣ то и дѣло встрѣчались направлявшіеся во Францію «въ нуждѣ и убожествѣ» польскіе офицеры и солдаты.
Но особенно поразили Мицкевича эмигранты нѣмецкіе, отправлявшіеся въ Россію для колонизаціи ея малонаселенныхъ мѣстностей, и имъ поэтъ посвятилъ, какъ полагаетъ I. Третякъ, брошюру: «De l'émigration des Allemands en Russie précédé de quelques lettres sur mon dernier voyage en Allemagne, au mois de juin 1832, par. I. D., réfugié polonais».
Тогдашніе нѣмцы, еще не отрѣшившіеся отъ романтизма,
