никнуто слѣдующее «подражаніе» Зендъ Авестѣ, — конечно, въ дѣйствительности, совершенно чуждое дѣйствительному настроенію Гать или Вендидада, или какой либо другой части Авесты. «Въ самомъ центрѣ бездонной пропасти, въ самомъ густомъ зародышѣ (zarodku) тьмы засѣлъ Ариманъ, какъ укрытый воръ, гнѣвный, какъ левъ, ядовитый, какъ змѣй. Во оно время онъ надулся и воздвигся, и изрыгнулъ грудью великій мракъ, и по тьмѣ, какъ паукъ, по сѣти, взобрался наверхъ, туда, гдѣ сіяетъ Божество. Опершись о грань между днемъ и ночью, онъ высунулъ голову и поднялъ глаза. И едва въ самомъ центрѣ неба, въ самомъ зародышѣ чистѣйшаго свѣта, онъ увидѣлъ Ормузда, который сіяетъ среди творенія, какъ солнце между звѣздами, какъ отецъ среди дѣтей; едва при видѣ предвѣчнаго солнца злой духъ помыслилъ о безконечномъ блаженствѣ, эта мысль, огромная, какъ бремя всего міра, съ такой тяжестьюупала на его голову, что онъ потерялъ силы и рухнулъ внизъ головой, и падалъ вѣки вѣковъ и снова сѣлъ въ самой серединѣ бездонной пропасти, въ самомъ густомъ зародышѣ тьмы».
Въ общеніе съ Божествомъ, которое сіяетъ «въ своей чистѣйшей ясности» въ серединѣ небесъ, душа поэта вступаетъ въ томъ циклѣ произведеній, который, созданный однимъ мощнымъ порывомъ творчества, долженъ относиться къ тому же самому времени. Подъ общимъ названіемъ «Вечерняя бесѣда» мы находимъ три обращенія къ этому Божеству. Но здѣсь уже не отвлеченное начало добра и нравственнаго свѣта стоитъ передъ душой поэта. Мицкевичъ взываетъ къ распятому Христу и его страданія береть на себя. Въ другой бесѣдѣ тонъ покаянія и смиренія. Третья вводитъ насъ въ душу поэта. «Когда спокойнымъ зовутъ меня дѣти міра, я скрываю отъ глазъ ихъ свою смятенную душу, и равнодушная гордость, какъ одежда тумана, золотитъ облакомъ внутренніе громы. И, только ночью, тихо, на Твое лоно я изливаю бурю, разлившуюся слезами». Ко времени, когда уже вспыхнуло возстаніе, должно относиться стихотвореніе «Разумъ и вѣра». Его настроеніе и даже отдѣльныя выраженія («przejrzałem niskie ludzkości obszary») напоминають монологи 3 - ей части «Дѣдовъ», созданной годъ спустя, но уже издавна подготовлявшейся въ міросозерцаніи Мицкевича и отлагавшейся уже въ видѣ отдѣльныхъ образовъ въ его воображеніи. Это рѣзкая выходка противъ человѣческаго ума. «О, ра-
