Страница:Адам Мицкевич.pdf/572

Парчевскій, смерть котораго, исполненная радостнаго смиренія вѣрующаго христіанина, глубоко взволновала польскую колонію Рима и отсрочила на нѣсколько дней отъѣздъ Анквичей, и гегеліанецъ, чахоточный поэтъ Гарчинскій, съ которымъ Мицкевичъ сошелся особенно близко. Принадлежала къ этому кружку и другая молодежь, и среди нея поэтъ чувствовалъ себя прекрасно. Особенное удовольствіе доставляли ему разсказы изъ старой польской жизни. Онъ не могъ удержаться отъ радостнаго хихиканья, говоритъ Сатлеръ, когда рѣчь заходила о продѣлкахъ Пана Коханку (Радзивилла). Въ этой обстановкѣ Мицкевичъ еще ближе примыкалъ къ прошлому своего народа; въ немъ уже подготовлялось настроеніе, приведшее къ созданію «Пана Тадеуша». Естественнымъ образомъ сближеніе съ церковью своего народа стало его душевной потребностью. Если прежде онъ не выходилъ за предѣлы общихъ теоретическихъ разсужденій о первенствѣ вѣры передъ разумомъ, то теперь и самые обряды церкви вызываютъ въ немъ умиленіе. Выраженіемъ этихъ чувствъ было поздравительное стихотвореніе по поводу причастія, посвященное набожной и кроткой подругѣ Генріетты, Марцеллинѣ Лемпицкой. Во время экскурсій въ маленькое горное мѣстечко Генеззано вся компанія зашла въ церковь стараго средневѣковаго монастыря. «Нашего пріѣзда точно ждали, разсказываетъ Одынецъ (III, 321): едва мы вошли внутрь, раздался звонокъ, и за нимъ послышались звуки органа; изъ сакристіи вышло духовенство, направившись къ прекрасной и богатой часовнѣ, гдѣ находится чудотворный образъ Божьей Матери. Мы выслушали святую мессу, во все время которой Адамъ стоялъ на колѣняхъ, какъ нѣкогда вмѣстѣ со мной въ Остробрамскихъ воротахъ, въ день своего отъѣзда изъ Вильны. Послѣ мессы дамы исповѣдывались, а мы въ это время осматривали церковь». Потомъ дамы причащались; потомъ туристы закусывали въ монастырѣ и осматривали его достопримѣчательности. «Завязалась длинная бесѣда о монашеской жизни, при чемъ Адамъ съ такимъ убѣжденіемъ и горячностью доказывалъ ея необходимость въ человѣческомъ обществѣ и въ такихъ поэтическихъ краскахъ описывалъ ея наслажденія, что даже противникъ, какъ Стржелецкій, наконецъ, былъ, повидимому, убѣжденъ, а панна Марцеллина, которая одна изъ всѣхъ насъ чувствуетъ влеченіе къ такой жизни, была такъ тронута, что у нея невольно полились слезы. Она сама, бѣдняжка, сконфузилась,