Страница:Адам Мицкевич.pdf/562

не напускное, а является естественнымъ результатомъ разумнаго пониманія своего положенія. Конечно, это не устраняетъ вовсе минутъ каприза или продѣлокъ избалованнаго ребенка, но это случается тогда, когда ему надоѣдають излишнейизлишней любезпостью или заботливостью » (Ш. 77-78). И въ томъ же самомъ письмѣ, въ которомъ Одынецъ сообщаетъ объ этомъ ухаживаніи русскихъ дамъ за Польскимъ поэтомъ, онъ прибавляетъ нѣсколько подробностей, бросающихъ иной свѣтъ на римскую жизнь Мицкевича, на вліянія, которыя и здѣсь дѣйствовали на него. Мысль поэта продолжала работать въ мистическомъ паправленіи. «Недавно я прочелъ книги пророка Даніила, разсказываеть Одынецъ; онѣ произвели на меня огромное впечатлѣніе. Если бы я чувствовалъ себя великимъ поэтомъ, я написалъ бы на основаніи ихъ поэму или драму, и если бы кто - нибудь, дѣйствительно, это сдѣлалъ, и притомъ хорошо, онъ оказалъ бы великую услугу не только литературѣ, но и всему нашемуи всему нашему обществу. Мы много говорили объ этомъ съ Адамомъ. Каждый человѣкъ, а можетъ быть и народъ, имѣетъ въ себѣ какъ духъ Божій, такъ и таинственный источникъ своей силы, котораго не одолѣютъ ни человѣческая мощь, ни врата адовы, если только онъ самъ въ себѣ не замутитъ этого источника, или не дастъ ему высохпуть... Человѣкъ, знающій въ себѣ этотъ истинный источникъ силы Духа Божьяго, есть мудрецъ; человѣкъ знающій его въ своемъ народѣ, пророкъ». Одынецъ надѣялся, что такую именно тему разработаетъ Мицкевичъ. «Но мысль его теперь занята другимъ предметомъ. Это ни болѣе ни менѣе, какъ трагедія «Прометей». Адамъ думалъ надъ ней, по его собственнымъ словамъ, уже давно, но при теперешнемъ своемъ настроеніи и поэтическихъ чувствахъ онъ опять принялъ ее ближе къ сердцу». Внѣшнимъ поводомъ оказалась книжка Брюмуа «О греческомъ театрѣ», которую Мицковичъ взялъ у Шевырева. Однажды, вернувшись изъ театра, Одынецъ засталъ поэта сидящимъ на диванѣ съ ногами. «Онъ кива гъ головою, какъ раввинъ, надъ книжечкой, разложенной на столѣ, собственно, онъ ея не читалъ, а только раздумывалъ надъ ней и постоянно заглядывалъ въ нее. (Это былъ греческій оригиналъ Эсхила). Выраженіе его лица напоминало мнѣ ту памятную минуту въ Вильнѣ, когда, придя къ нему однажды вечеромъ, я засталъ его сидящимъ съ трубкой передъ печью, и свѣтъ, падающій изъ печки на его лицо, придавалъ ему какое- то неземное