впадаютъ въ гордость. Такое убѣжденіе Мицкевичъ выработаллъ еще передъ отъѣздомъ изъ Россіи, тогда какъ Пушкинъ все колебался между «Пророкомъ» и Чернью». Къ высшему представителю поэтическаго «разума», Гёте, Мицкевичъ и ѣхалъ теперь. Во второй половинѣ августа друзья были уже въ Веймарѣ, и Мицкевичъ получилъ рекомендательныя письма оть Шимановской къ Гёте и его невѣсткѣ, Оттиліи. Благодаря содѣйствію этой послѣдней, Гёте уже на другой день принялъ Мицкевича и Одынца, которые предстали передъ нимъ съ сильно бьющимися сердцами, готовые внимать ему и записать каждое его слово въ своихъ сердцахъ.
О пребываніи Мицкевича въ Веймарѣ есть спеціальная польская работа Штальбергера, основанная по преимуществу на письмахъ Одынца. Изъ этихъ послѣднихъ мы узнаемъ, что въ обществѣ, окружавшемъ Гёте, среди разныхъ европейскихъ знаменитостей, собравшихся въ Веймаръ ко дню 80 - лѣтія Гёте, Мицкевичъ сумѣлъ показать свой умъ и геній. Уже въ Россіи онъ пріобрѣлъ искусство выдѣляться въ самомъ блестящемъ обще «твѣ, и теперь это искусство пригодилось ему. Съ самимъ Гёте поэту удалось видѣться нѣсколько разъ за столомъ, обратить на себя вниманіе великаго старца и пріобрѣсти его расположеніе, въ доказательство котораго Гёте подарилъ ему (и Одынцу) по одному писанному перу и автографу[1]. Но съ Гёте не столько разговаривали, сколько почтительно внимали ему, и не въ обществѣ Гёте, а среди его гостей и родственнниковъ вращались
- ↑ Какъ доказываеть В. Белза (Kartha Goethego» въ сборникѣ Zepoki Mickiewicza». 1911 ), это былъ обычный способъ Гёте раздавать свои автографы на печатныхъ карточкахъ со своими стихами Сохранилось и было напечатано послѣ смерти Гёте его двустишіе: An Mickiewicz mit einer angeschriebenen Feder), но едва ли оно попало въ руки Мицкевича. Въ разсказѣ Одынца о пребываніи ихъ въ Веймарѣ слишкомъ сгущены краски, чтобы представить успѣхъ Мицкевича. Тѣмъ не менѣе, приходится имъ пользоваться, такъ какъ, во - первыхъ, у насъ почти нѣтъ другого матеріала, а, во -вторыхъ, умственная и душевная жизнь Мицкевича въ его изображеніи соотвѣтствуегъ тому, что мы знаемъ о ней по другимъ источникамъ. Если бы Одынецъ писалъ на память, не могъ бы онъ такъ послѣдовательно и непротиворѣчиво изложить развитіе взглядовъ Мицкевича на вѣру и разумъ, къ которымъ онъ возвращается вѣсколько разъ, несомнѣнно въ связи съ дѣйствительными бесѣдами, ведшимися на пути. Излишній скептицизмъ въ отношеніи къ Письмамъ. Одынца едва ли можетъ быть оправдавъ.
