Страница:Адам Мицкевич.pdf/545

наставлять и своихъ берлинскихъ знакомыхъ, что «человѣкъ, который такъ неясно говорить и такъ мучится битый часъ, чтобы разъяснить значеніе двухъ понятій, навѣрное и самъ нехорошо разбирается въ нихъ». Даровитый Карлъ Либельтъ, впослѣдствіи одинъ изъ идейныхъ вождей Познани, тогда студентъ, далъ отпоръ самоувѣренному поэту, и начались диспуты, взаимное недовольство, слѣды которыхъ отразились въ современной перепискѣ между разными знакомыми Мицкевича, —пока обѣ стороны молчаливо не признали, что имъ будетъ спокойнѣе перейти въ ту область, гдѣ Мицкевичъ царствуетъ. И тогда все пошло хорошо: полились импровизаціи, вдохновенныя рѣчи о будущихъ поэтическихъ замыслахъ. Мицкевича познакомили съ молодымъ профессоромъ Гансомъ, который читалъ исторію французской революціи. Искренно ли (хотя что онъ могъ прочесть изъ Мицкевича, кромѣ только что вышедшихъ въ переводѣ Каролины Янишъ отрывковъ изъ «Валленрода») или желая сдѣлать пріятное польской молодежи, которой онъ повѣрилъ на слово въ вопросѣ о значеніи Мицкевича, — но на одной лекціи, на которой присутствовалъ этотъ послѣдній, Тансъ заявилъ, что великолѣпную тему для современной эпопеи дало бы объединеніе всѣхъ народовъ Европы для общей борьбы «съ однимъ всемірно историческимъ народомъ, съ однимъ человѣкомъ, который сталъ во главѣ его». Среди живущихъ поэтовъ Гансъ не находилъ никого болѣе подходящаго для разработки этой темы, чѣмъ Мицкевича, «члена народа, который до послѣдней минуты боролся рядомъ съ этимъ героемъ». Послѣ лекціи Гансъ подъ руку увелъ Мицкевича изъ аудиторій. Такія манифестаціи должны были сильно льстить его самолюбію. Великихъ темъ Мицкевичъ въ эту пору, дѣйствительно, искалъ. Онъ говорилъ одному изъ своихъ берлинскихъ знакомыхъ, Цыбульскому, позднѣйшему историку польской литературы, что намѣренъ написать что - нибудь въ библейскомъ стилѣ. «Исторія будущаго», писанная въ Петербургѣ, подготовляла его къ пророчествамъ и возвышенной прозѣ. И этого ждали отъ него. Когда въ одной импровизаціи онъ воскликнулъ: «Пусть Шиллеръ или Гёте назовутъ мнѣ равнаго поэта; я господипъ риомъ (pan rymów); силой духа я создаю тому, меня слушаетъ, пѣснь изъ груди моей», — послышались восторженные отвѣты: «Ты духъ Польши, ты нашъ ангелъ -хранитель!» Великую отвѣтственность бралъ на себя поэтъ.