меня тутъ есть много знакомыхъ, и отъ многихъ я встрѣчаю доброе расположеніе къ себѣ, отъ нѣкоторыхъ даже дружбу, и я былъ бы радъ платить имъ за это благодарностью. Прокляты тѣ, кто ничего не платитъ! Извини, что я цитирую «Дѣды». Бываю и въ салонахъ, но тамъ не слишкомъ фигурирую; не потому, чтобы не хотѣлъ, но потому, что не умѣю. Если бы я хорошо или хоть сносно танцовалъ, я былъ бы очень этому радъ; если бы я играль на флейтѣ или на гитарѣ, это было бы еще лучше; если бы пѣлъ, и это очень пригодилось бы; можетъ быть, со временемъ научусь хоть говорить комплименты, и тогда ужъ постараюсь въ этомъ усовершенствоваться. Право, говоря серьезно, можно танцовать, играть, пѣть и быть любезнымъ, не дѣлаясь паразитомъ, и можно быть полезнымъ для другихъ, а это величайшая награда за всѣ старанія въ такихъ мелкихъ вещахъ. Правда, если бы я вернулся въ нашу Литву, можетъ быть, какъ спущенная пружина я упалъ бы на прежнее мѣсто, и если бы мнѣ ничто не мѣшало извнѣ, выдумалъ бы самъ себѣ какое- нибудь страданіе и былъ бы печаленъ и опять грызъ бы себя. Я началъ быть веселымъ у отцовъ Базиліановъ, а спокойнымъ и почти- что умнымъ въ Москвѣ».
Изъ этого письма можно сдѣлать выводъ, что въ Москвѣ Мицкевичъ чувствовалъ себя хорошо, что онъ хотѣлъ искренно любить своихъ русскихъ друзей, но самъ себѣ не позволялъ этого, потому что боялся забыть, что онъ въ странѣ враговъ. И все- таки духовная связь съ виленскимъ кружкомъ становилась все болѣе тонкой: въ апрѣлѣ 1828 г. поэтъ признается, что сталъ необычайно лѣнивъ на письма, что зачастую отвѣтъ на письмо откладывается на полгода. Это говоритъ Мицкевичъ, который когда -то только и жилъ перепиской съ друзьями! Теперь и тонъ его писемъ иной: это увѣренный въ себѣ человѣкъ, привыкшій, чтобы его слушали. Въ Москвѣ онъ чувствовалъ себя настолько счастливо, что боялся, какъ бы «завистливая Немезида» не готовила ему новыхъ ударовъ; его жизнь шла ровно и пріятно; онъ много читалъ и писалъ по утрамъ, въ 3 часа дня обѣдалъ или одѣвался, чтобы ѣхать на обѣдъ къ знакомымъ; вечеромъ отправлялся въ концерть или на какую- нибудь «иную забаву», возвращался обыкновенно поздно. Въ Москвѣ, куда его тянуло изъ Петербурга, гдѣ онъ былъ въ концѣ 1827 г., Мицкевичъ училъ польскому языку нѣкоторыхъ дамъ. Впрочемъ,
