лась жизнь русской интеллигенціи въ тѣ годы, когда съ ней столкнулся Мицкевичъ: у этой интеллигенціи не было, прежде всего, истиннаго уваженія къ Россіи, къ народу и власти. Былъ страхъ, былъ крикливый патріотизмъ для казенной надобности, но не было «романической любви» къ родинѣ. А у Мицкевича была именно эта романическая, восторженная любовь къ своей Литвѣ. И потому онъ казался Вяземскому «кровнымъ полякомъ». Это было немного смѣшно, но Мицкевичу прощали такой недостатокъ за его достоинства. Въ сущности же между русскимъ обществомъ и Мицкевичемъ не могло быть прямыхъ и искреннихъ отношеній. Они говорили совсѣмъ на разныхъ языкахъ.
Пріѣзду Мицкевича въ Москву предшествовала обширная переписка между министромъ народнаго просвѣщенія и московскимъ генераль- губернаторомъ. Два сановника тратили время на переписку по такому пустяшному предмету, точно рѣчь шла о дѣйствительной государственной надобности. Шишковъ спрашивалъ кн. Голицына, «можетъ ли Мицкевичъ быть опредѣленъ, по желанію его, въ канцелярію (князя) съ назначеніемъ приличнаго жалованія», и въ то же время просилъ попечителя Виленскаго учебнаго округа выслать Мицкевичу свидѣтельство на степень кандидата. На это Голицынъ отвѣчалъ, что жалованья Мицкевичу нельзя положить до тѣхъ поръ, пока «не покажетъ онъ на самомъ дѣлѣ своихъ способностей и усердія къ службѣ. А какъ сей Мицкевичъ есть изъ числа членовъ филоматскаго общества, коего виды признаны правительствомъ предосудительными, которомъ онъ (т.-е. кн. Голицынъ) не имѣетъ ни малѣйшаго свѣдѣнія», то ген. губернаторъ просилъ министра сообщить «о тѣхъ правилахъ, коими сіе общество, такъ же и филареты, руководствовались, дабы можно было знать, какой надзоръ за людьми сего рода имѣть должно». Очень скоро, всего черезъ недѣлю, послѣдовалъ обстоятельный секретный отвѣтъ со стороны Шишкова. Цѣлью трехъ обществъ, существовавшихъ въ Виленскомъ университетѣ (филоматовъ, филаретовъ и променистыхъ: очевидно, и само правительство плохо разбиралось въ нихъ) признавалось воспитаніе будущаго поколѣнія въ духѣ «закоснѣлой ненависти противу Россіи и мечтаній о возстановленіи независимости Польши». При этомъ, однако, Шишковъ настаивалъ, ссылаясь на Высочайшую волю, чтобы Мицкевичу было назначено, если не «приличное жалованье», то «хотя такое, чтобы
