Страница:Адам Мицкевич.pdf/455

Эта страница не была вычитана

онъ вращался, не исчезала: Мицкевичъ не могъ забыть, что онъ находится въ станѣ враговъ, хотя его балуютъ вниманіемъ и уваженіемъ, хотя ему отдаютъ первенство передъ самимъ Пушкинымъ. Въ этой обстановкѣ долженъ былъ создаться «Конрадъ Валленродъ».

Какъ долженъ былъ чувствовать себя въ Москвѣ Мицкевичъ, когда русскій человѣкъ, В. С. Печеринъ, съ ужасомъ бѣжалъ изъ нея за границу. Съ дороги, изъ Брюсселя, Печеринъ писалъ графу Строгонову слѣдующія строки, которыя приходится помнить, когда думаешь о первыхъ впечатлѣніяхъ Мицкевича отъ Москвы. «Вы призвали меня въ Москву... писалъ Печеринъ (23 марта 1837 г.). Ахъ, графъ! Сколько зла вы мнѣ сдѣлали, сами того не желая! Когда я увидѣлъ эту грубо - животную жизнь, эти униженныя существа, этихъ людей безъ вѣрованій, безъ Бога, живущихъ лишь для того, чтобы копить деньги и откармливаться, какъ животныя; этихъ людей, на челѣ которыхъ напрасно было бы искать отпечатка ихъ Создателя, когда я увидѣлъ все это, я погибъ! Я видѣлъ себя обреченнымъ на то, чтобы провести съ этими людьми всю мою жизнь, я говорилъ себѣ: кто знаетъ? Быть можетъ, время, привычка приведутъ тебя къ тому же результату»... (М. Гершензонъ: Жизнь В. С. Печерина. Москва. 1910). Впослѣдствіи сближеніе съ извѣстными московскими кружками помогло Мицкевичу примириться на время съ Москвой и даже ввело его, повидимому, въ кругъ новыхъ для него идей, но жизнь въ забитой русской обстановкѣ, сближеніе съ такими русскими людьми, какъ М. П. Погодинъ и ему подобные, не могли всецѣло удовлетворить чуткаго нравственно поэта, хотя отзывъ Печерина, конечно, несправедливъ и преувеличенъ. Пушкинъ тосковалъ и сгибался, Мицкевичъ лично былъ благодарень за доброе къ нему отношеніе, но все болѣе глубоко ненавидѣлъ русскіе общественные нравы. Онъ бѣжалъ отсюда въ Петербургъ, а изъ Петербурга при первомъ удобномъ случаѣ за границу.

Глубокая пропасть между нимъ и московскимъ обществомъ была и въ самомъ отношеніи къ власти и къ народу. Мицкевичъ и въ Крыму, и въ Москвѣ думалъ только о своей Литвѣ, мечталъ лишь о томъ, какъ онъ возьметъ свой «бардонъ» и поведетъ свой народъ къ освобожденію. Въ Россіи этого воодушевленія живого патріотизма онъ встрѣтилъ слиш-