тельна. Для насъ мятежъ Польши есть дѣло семейственное, старинная, наслѣдственная распря»... (изъ письма къ кн. Вяземскому 1 -го іюня 1831 г.). А. О. Смирновой въ началѣ сентября 1831 года Пушкинъ писалъ о взятіи Варшавы, какъ о великомъ событіи: «la comtesse Lambert m'ayant annoncé la première prise de Varsovie, il est juste qu'elle reçoive le premier exemplaire; le second est pour vous. Отъ васъ узналъ я плѣнъ Варшавы, вы были вѣстницею славы и вдохновеньемъ для меня». Три стихотворенія на взятіе Варшавы были встрѣчены русскимъ обществомъ съ восторгомъ: П. А. Осипова писала Пушкину о «безграничномъ удовольствіи», которое они доставили ей; С. С. Уваровъ, «восхищенный прекрасными, истинно народными стихами» Пушкина, переложилъ на французскій языкъ его оду «Клеветникамъ Россіи»; и въ старомъ Хвостовѣ, который хвалился: «Противъ крамолъ писалъ я много, изобличалъ безумцевъ строго», ода Пушкина вызвала поэтическій жаръ.
Если такъ судило огромное большинство русскаго общества послѣ 1830 года, то судъ его не былъ вызванъ однимъ «мятежомъ Польши». Мы знаемъ, что уже давно подготовлялось непріязненное отношеніе къ Польшѣ, вызванное и освободительными мѣрами Александра, которыя вовсе не соотвѣтствовали его домашней политикѣ, и дѣйствіями Чарторыйскаго въ Вильнѣ, которыя привели къ Новосильцовскому разгрому. При добродушіи московскаго общества эта таившаяся на глубинѣ души непріязнь, вѣроятно, прорывалась не часто, случайно, но создавала иногда тяжелыя положенія въ сношеніяхъ русскихъ съ поляками. И тѣ, въ свою очередь, навѣрное, нерѣдко держали себя заносчиво, вызывающе. По крайней мѣрѣ даже воспоминанія, относящіяся лично къ Мицкевичу и его русскимъ знакомымъ, указываютъ на рядъ колкихъ замѣчаній съ обѣихъ сторонъ. Когда Мицкевичъ ѣхалъ въ Москву, ему уже предшествовала литературная слава. Если его и не читали, то знали, что онъ крупный поэтъ, и вѣрили, такъ сказать, въ кредитъ его славѣ. Къ тому же онъ былъ гонимъ правительствомъ, а, по характерному замѣчанію кн. Вяземскаго, «мало ли было и по другимъ учебнымъ округамъ примѣровъ» преслѣдованія молодыхъ людей, «подпадавшихъ дѣйствію административныхъ мѣръ»? И личныя свойства Мицкевича привлекали къ нему общество. Но пропасть между нимъ, какъ полякомъ, и тѣми кругами, среди которыхъ
