Страница:Адам Мицкевич.pdf/430

комый съ пейзажами Крыма, тосковалъ по Литвѣ, и самая поѣздка была связана съ виленскими воспоминаніями. Тоска по родинѣ и отразилась въ немъ особенно живо. И именно эта тоска, которая напоминала Мицкевичу о великомъ поприщѣ, выбранномъ имъ, соотвѣтствуетъ заключительнымъ аккордамъ «Крымскихъ сонетовъ». Литва зоветъ его на великое служеніе, страсти и красоты чужой природы поглощаютъ его сердце, но все исчезаетъ, когда голосъ долга призываетъ къ дѣлу. Между «Аккерманскими степями» и «Аю-Дагомъ» лежитъ внѣшнее и временное, внутренній Мицкевичъ заключенъ въ этихъ двухъ сонетахъ. Самымъ расположеніемъ стихотвореній поэтъ хотѣлъ напомнить, что его «часъ придетъ», что Литва не ушла изъ его сердца, а пока пусть на славу ей служать «безсмертныя пѣсни», которыя плетутъ вѣнецъ вѣчности ея поэту. Первый набросокъ, сохранившійся въ альбомѣ Мошинскаго, показываетъ, что первое чувство, охватившее поэта въ степяхъ, была тоска по Литвѣ. Но строки, посвященныя ей и вошедшія въ позднѣйшій набросокъ, и въ окончательную отдѣлку сонета, были сначала зачеркнуты. На первый планъ выдвинулась нѣга: «я дремлю въ... (зачеркнуто); какъ хорошо дремать, смотрѣть и прислушиваться вокругъ (оставлено); способный чувствовать одновременно прелесть сна и бдѣнія (зачеркнуто), полусонный, способный полу-наяву чувствовать и грезить (оставлено; Senny i (zujny rozem, ezuć i marzyć zdolny)... Потомъ всѣ эти стихи о сладкой дремотѣ, которая охватила поэта въ степяхъ, были уничтожены. Мѣсто «наслажденія сна и бдѣнія въ одно время» (roskosz snu i ezuwania zarazem) заняло жгучее чувство тоски. Тишина только содѣйствуетъ внутреннему сосредоточенію, и въ окончательной редакціи сонета, которую представляетъ уже почти цѣликомъ второй набросокъ, сохранившійся въ альбомѣ, подобраны всѣ тѣ впечатлѣнія, которыя усугубляютъ это настроеніе тишины. Въ переводѣ кн. Вяземскаго этотъ сонетъ гласитъ такъ: «Вплывя на пространство сухого океана, колесница (во второй редакціи была «почтовая ладья») ныряетъ въ зелени и, какъ лодка, зыблется; среди волнъ шумящихъ нивъ, среди разлива цвѣтовъ миную багряные острова бурьяна. Уже сумракъ нисходитъ. Нѣтъ ни стези, ни кургана; смотрю на небеса, ищу звѣздъ, путеводительницъ ладьи. Тамъ вдали блещетъ облако? Тамъ денница всходитъ? Нѣтъ, то блещетъ Днѣстръ, то загорѣлся маякъ аккерманскій! Остановимся!