Страница:Адам Мицкевич.pdf/424

цвѣта; когда день кристальной рукой разорвалъ лотосоцвѣтную нить неба и съ края зеленаго небеснаго свода разсыпалъ прозу и стихи, т.-е. кораллы и перлы; когда были отломаны серебряные колья (звѣзды) голубого небеснаго шатра и перомъ свѣта были начертаны на таблицѣ неба серебряныя линіи; когда пышащее бѣлымъ пламенемъ дыханье времени запалило огонь на темномъ лицѣ воздуха и зажгло бронзоваго ворона ночи, раздувъ пламя мѣхами эфира» и т. д. Мы видимъ, что одушевленными предметами являются здѣсь свѣтъ, вѣтеръ, время и т. под., но не гора, не лѣсь. Нива, привѣтствующая Бога, — образъ христіанской поэзіи, болѣе близкій «Шестодневу» Василія Великаго, нежели арабамъ. Во всякомъ случаѣ, не входя въ дальнѣйшій разборъ образовъ Мицкевича, я хотѣлъ бы подчеркнуть на указанныхъ примѣрахъ, что этотъ «восточный колоритъ» крымскихъ сонетовъ иногда переходить за границу художественности. Вернемся къ сонету. Послѣ этого архи-восточнаго описанія разсвѣта мы ожидали бы такого же продолженія. Ничуть не бывало: нарушая уже сложившееся у читателя отъ первыхъ строкъ настроеніе, поэтъ обращается къ нему съ европейскими образами и байроническими мотивами. «Весь лугъ въ цвѣтахъ: надъ лугомъ летающіе цвѣты, разноцвѣтныя бабочки, точно лента радуги; балдахиномъ изъ брилліантовъ они покрыли небеса; а дальше саранча растягиваеть свой крылатый саванъ, а тамъ, гдѣ въ воды заглядываетъ лысая скала, море кипитъ и отверженное (odparte) стремится съ новыми силами, и въ шумѣ его играетъ блескъ, какъ въ глазахъ тигра, предвѣщая краю земли еще болѣе страшную бурю, а вдали (na głębinie) слегка колеблются волны, и въ ней купаются корабли и стада лебедей». Ночной пейзажъ написанъ въ болѣе мягкихъ тонахъ. У того же персидскаго поэта, подъ вліяніемъ котораго Мицкевичъ находился въ сонетѣ «Алушта днемь», есть и описаніе ночи. Но подражанія ему польскій поэтъ счастливо избѣгъ; вмѣсто набора сравненій и эпитетовъ, онъ сосредоточилъ настроеніе въ душѣ человѣка, давъ ему ту интимность, которая отличаетъ европейскую поэзію отъ красочной внѣшней поэзіи Востока. «Уже горы почернѣли, въ долинахъ глухая ночь; точно сквозь сонъ шепчуть ручьи на шелковомъ ложѣ; дышащій благоуханіемъ, этой музыкой цвѣтовъ, воздухъ что-то говорить сердцу голосомъ, тайнымъ для слуха. Я засыпаю подъ крыльями тишины и мрака!»