Страница:Адам Мицкевич.pdf/417

сказать, любострастія, томилися въ неволѣ, представляють теперь печальную картину разрушенія: обвалившіеся потолки, изломанные полы. Время сокрушило узилище; но что въ томъ пользы, когда то же время, рокомъ узницамъ опредѣленное, протекло для нихъ безотрадно, въ рабскихъ угожденіяхъ одному, не по сердцу избранному другу, но жестокому властелину! — На краю сего гарема стоить на большомъ дворѣ высокая шестиугольная бесѣдка, съ рѣшетками вмѣсто оконъ, изъ которой, какъ сказывають, ханскія жены невидимыя смотрѣли на игры, въѣзды пословъ и другія позорища. Иные говорятъ, что будто бы тутъ ханъ любовался фазанами и показывалъ ихъ любимицамъ своимъ. Это послѣднее потому только вѣроятно, что пѣтухъ съ семействомъ своимъ есть единственная картина, которую супругъ-мусульманъ можетъ представлять невольницамъ своимъ въ оправданіе многоженства.—Между сею полусгнившею бесѣдкою и комнатою, о которой я говорилъ, на нижнемъ помостѣ, съ мраморнымъ фонтаномъ, есть прекрасный цвѣтничокъ, гдѣ миртъ и розы могли нѣкогда внушать пѣсни татарскому Анакреону. Но пора оставить сіи грудь тѣснящіе памятники невольничества и выйти подышать на чистом воздухѣ». Отсюда путешественникъ идеть на кладбище хановъ. Прахъ ихъ покоится подъ бѣлыми мраморными гробницами, осѣненными высокими тополями, орѣховыми и шелковичными деревьями... «Въ томъ же кладбищѣ, но на открытомъ мѣстѣ, за стѣною мечети, сооружены двѣ подобныя другъ другу ротонды съ куполами. Въ нихъ безъ порядка разсѣяны по полу деревянные пустые гробы, означающіе мѣста, гдѣ сокрыть прахъ Гиреевъ... Гробы эти нѣкогда были покрыты тканями, теперь однѣ голыя доски; не на многихъ только осталися лоскутки чернаго сукна...» Отсюда Муравьевъ-Апостолъ переходитъ къ легендѣ о Потоцкой (Маріи Пушкина), будто бы погребенной въ Бахчисараѣ. Онъ относится къ этой легендѣ отрицательно, вызывая этимъ отповѣдь со стороны Мицкевича, который въ примѣчаніи къ сонету «Grób Potockiej» доказываетъ, что фактъ похищенія татарами или взбунтовавшимися казаками польской шляхтянки вполнѣ возможенъ въ XVIII в. «Прежде, нежели оставить сію юдоль сна», говорить авторъ «ученой и прекрасно написанной» (по справедливому выраженію Мицкевича) книги: «юдоль сна непробуднаго, я укажу тебѣ отсюда на холмъ, влѣво отъ верхней садовой террасы, на коемъ стоитъ