разъ горше плачетъ равнодушный старецъ! Молодому легко умереть! Онъ не знаетъ свѣта, онъ думаетъ, что будетъ жить въ сердцѣ жены, друга, брата. А старикъ, который сорвалъ съ жизни покровъ обмана, который не вѣритъ ни въ человѣческія, ни въ сверхчеловѣческія чудеса, знаетъ, что онъ навѣки и весь цѣликомъ замкнется въ своей могилѣ. Такъ по равнинѣ, сверкающей всѣми цвѣтами радуги, одиноко летитъ душистый цвѣтокъ (mdły kwiatek pajęczy), сорванный вѣтромъ съ какой то далекой засохшей вѣтки; мертвой рукой онъ хватается за встрѣченную розу и хочетъ отдохнуть среди майскихъ почекъ. Напрасно: вѣтеръ снова срываетъ его и несетъ дальше. Такъ и я невѣдомое имя, чужеземное лицо носилъ по этимъ люднымъ улицамъ и площадямъ и каждый день встрѣчалъ цѣлые рои прекрасныхъ женщинъ. Онѣ хотѣли познакомиться со мной... Почему? Потому, что я здѣсь пришлый человѣкъ. Дѣти гонятся за бабочкой, пока она блестить вдали; поймаетъ дитя, взглянеть и стиснетъ: пусть себѣ летитъ дальше! Полетимъ же! Къ счастью еще остались крылья, чтобы вернуться. Полетимъ и не будемъ больше опускаться низко!»
Этимъ «прекраснымъ женщинамъ», которыя оставили такимъ равнодушнымъ и усталымъ сердце поэта, посвящены сонеты и отдѣльныя стихотворенія. Это «Данаиды», Д. Д., Каролина Собанская, безымянная героиня сонетовъ. Нѣтъ основанія относить любовные сонеты только къ одной изъ цѣлаго роя прекрасныхъ женщинъ, желавшихъ познакомиться съ «пришлымъ» поэтомъ, поразившихся «его лица нездѣшнимъ выраженьемъ». Рядомъ съ романомъ, который можно прослѣдить по сонетамъ, стоять другія увлеченія, можетъ быть, еще менѣе серьезныя, но все же возвышавшія сонеты и стихи. Вѣдь эти «Данаиды» и требовали стиховъ, по крайней мѣрѣ, отъ тѣхъ, кто не могъ платить дороже. «О прекрасный полъ! Гдѣ тотъ золотой вѣкъ, когда за полевые цвѣточки, за нарядъ, украшенный майскими колосьями, покупали дѣвичьи сердечки и чары любви, когда къ возлюбленной посылали сватомь голубя? Теперь времена стали болѣе дешевыми, а за любовь приходится платить дороже. Та, которой я плачу золотомъ, просить еще и пѣсенокъ, а та, которой я отдавалъ сердце, требовала моей руки; та же, которую я воспѣвалъ, спрашивала, богатъ ли я. О Данаиды, въ бездну вашей алчности я бросалъ дары, пѣсни и душу, растопленную
