передано съ такимъ подчеркиваніемъ этой невинности и так холодно, что цѣлая пропасть отдѣляетъ этотъ сонетъ отъ «Дѣдовъ». Отнести это къ ковенской или виленской эпохѣ въ жизни поэта мнѣ кажется совершенно невозможнымъ. «Свиданіе въ рощѣ» изложено въ видѣ діалога. «Это ты — и такъ поздно?» — «Я заблудился среди лѣсовъ, а ты тосковала въ невѣрныхъ лучахъ мѣсяца?» — «Милый неблагодарный! Спроси меня, могу ли я думать о чемъ - нибудь другомъ?» — «Позволь пожать твои руки, поцѣловать твою ногу. Ты дрожишь! Отчего?» — «Не знаю. Бродя по рощѣ, я пугаюсь шороха листьевъ, крика ночныхъ птицъ. Ахъ, мы, должно быть, поступаемъ нехорошо, если вь моей душѣ тревога!» — «Взгляни мнѣ въ глаза, посмотри на лобъ: никогда къ такому челу не приступаетъ грѣхъ, тревога не глядитъ такъ смѣло. Боже мой, неужто наша вина лишь въ томъ, что мы сидимъ вмѣстѣ? Вѣдь я сижу такъ далеко, говорю такъ немного и такъ держусь съ тобой, мой земной ангелъ, какъ будто бы ты уже стала небеснымъ ангеломъ». Этотъ сонетъ не былъ написанъ по свѣжимъ слѣдамъ событій. Въ немъ мало страсти, но много разсудочности.
Въ область иныхъ отношеній вводитъ насъ слѣдующій, шестой сонетъ. Уже здѣсь мы слышимъ о странныхъ отношеніяхъ между молодыми влюбленными людьми, которые предоставленысудьбой обществу только другъ друга и долго скрываютъ отъ самихъ себя охватившую ихъ страсть. Эта серія сонетовъ восходить несомнѣнно къ ковенской эпохѣ и рисуетъ исторію любви поэта къ госпожѣ Ковальской. «Уединенныя стѣны (Samotno Sciany) были только въ Ковнѣ: ни въ Одессѣ, ни въ Тугановичахъ поэтъ не жилъ въ одиночествѣ. «Ханжа насъ осудитъ, развратникъ (rozpustnik) станетъ смѣяться надъ тѣмъ, что мы окру женные уединенными стѣнами, хотя она такъ молода, а я такъ влюбленъ, я опускаю глаза, а она льетъ слезы. Я борюсь съ увлеченіемъ, она же хочеть разсѣять надежды и бряцаетъ цѣпями, которыми связала наши руки горькая судьба. Мы сами не знаемъ, что дѣлается въ нашихъ сердцахъ. Что же это такое: страданіе или наслажденіе?..»
VII сонеть «Утро и вечеръ», такой сердечный и правдивый, былъ уже разсмотрѣнъ выше. Въ немъ Мицкевичъ обнаружилъ большую поэтическую самостоятельность, внеся въ сонетъ Нетрарки поправку, внушенную художественнымъ чутьемъ. Съ этимъ
