князька не былъ выраженіемъ какой-то особенной благодарности за нѣсколько полученныхъ монетъ. Это былъ актъ восточной любезности, не понятый Мицкевичемъ, который, видимо, хотѣлъ почувствовать себя въ обстановкѣ первобытной жизни, среди «шатровъ», которыхъ вовсе и не было въ Крыму. Ренэ и начезы стояли передъ его воображеніемъ, и татары въ шатрахъ должны были замѣнить ихъ.
Въ письмахъ Лелевелю, написанныхъ года два спустя послѣ поѣздки (въ январѣ 1827 года), Мицкевичъ байронизировалъ, вспоминая свои крымскія впечатлѣнія: «Я топталъ тучи на Чатыръ-Дагѣ, спалъ на диванахъ гиреевъ и въ лавровой рощѣ игралъ въ шахматы съ ключникомъ покойнаго хана». Конечно, Крымъ со своими невысокими живописными горами, на вершинѣ которыхъ такъ рѣдко удается «топтать тучи», плохо подходилъ къ романтическимъ требованіямъ, но зато онъ давалъ много эстетическихъ впечатлѣній. «Часть Крыма между горами и моремъ, — вспоминалъ Мицкевичъ подъ старость, — представляетъ одну изъ прекраснѣшихъ мѣстностей въ мірѣ. Небо такъ же чисто и климатъ такъ же мягокъ, какъ въ Италіи, но зелень красивѣе. Попадаются лѣса и тѣнь, которыхъ такъ мало въ Италіи». Въ Крыму поэтъ провелъ всю осень, до 15 октября. Вернувшись въ Одессу, онъ нашелъ отвѣтъ на свою просьбу о переводѣ въ Москву. Этотъ фактъ опровергаетъ достовѣрность одного изъ мемуаровъ, относящихся ко времени пребыванія поэта на югѣ. Н. Малиновскій разсказываетъ, будто бы «по возвращеніи въ Одессу Мицкевичъ былъ окруженъ все возраставшей толпой поклонниковъ; объ этомъ дошелъ слухъ до Вильны, и Вацлавъ Пеликанъ (ректоръ Виленскаго университета, главный врагъ филаретовъ) донесъ объ этомъ Новосильцову» и т. д. На самомъ дѣлѣ, уже 12 октября былъ посланъ приказъ отправляться въ Москву, на что предназначалось 161 руб. на лошадей и 100 р. на дорожные расходы. 10 ноября 1825 г. Мицкевичъ снова уже былъ въ дорогѣ[1].
- ↑ Невинный рисунокъ, изображавшій «планъ Черноморскаго королевства и посланный (Софіи Малевской), какъ повелительницѣ его», былъ перехвачен на почтѣ и пересланъ Новосильцевымъ Вел. Кн. Константину. «Тайный, иносказательный смысль» этого рисунка вызвалъ Высочайшее повелѣніе о переводѣ филоматовъ подальше отъ Польскихъ губерній. Рисунокъ Ежовскаго изображаль будто бы «Польскую державу, страну отечественной славы и неотъемлемое достояніе польскаго народа отъ береговъ Каспійскаго до береговъ Чернаго моря». См. отъ всей этой исторіи Н. Mościcki: «Przyczynek do pobytu Filomatów w Odessie». Kwartalnik Historyczny за 1905 г.
