собранія и прощанія уѣзжающихъ товарищей съ остающимися. Это была настоящая древнехристіанская Агапе. Она была совершена въ квартирѣ Томаша Масальскаго, въ глубинѣ двора угрюмаго дома, почти около самой Острой Брамы. Заранѣе было условлено, чтобы она не была печальной. Пѣсни, ямбы и молоко должны были напоминать о самыхъ веселыхъ временахъ». Адамъ импровизировалъ вторую часть своей баллады «Паша». «Звонокъ къ примаріи въ Острой Брамѣ положилъ конецъ бесѣдѣ, и, навѣрное, каждый былъ радъ соединить въ одно цѣлое свои впечатлѣнія и закончить ихъ молитвой въ этомъ мѣстѣ, Адамъ слушалъ обѣдню на галлереѣ, стоя на колѣняхъ съ лицомъ, закрытымъ руками. Потомъ лицо его было блѣдно, но совершенно спокойно. Возвращаясь, онъ обратился къ намъ тономъ педагога съ рѣчами объ обязанностяхъ человѣка, о необходимости подчиняться рѣшенію Провидѣнія, которое не покидаетъ никого, кто довѣрится ему». Друзья долго слѣдовали пѣшкомъ за бричкой, въ которой поэтъ Литвы навсегда покидалъ свою родную страну, чтобы ѣхать въ чужой холодный Петербургъ, а оттуда начать новую скитальческую жизнь. На этотъ разъ онъ, дѣйствительно, могъ почувствовать себя мореплавателемъ, гонимымъ вѣтромъ въ невѣдомыя страны. Это настроеніе вылилось въ стихотвореніи «Морякъ», которое должно относиться къ этому времени.
Это стихотвореніе прекрасно отражаетъ тогдашнее настроеніе Мицкевича, неровное, колеблющееся между разными чувствами; и въ художественномъ отношеніи оно неровно: первыя семь строфъ лучше послѣднихъ пяти, вслѣдствіе чего возникъ, даже споръ объ ихъ принадлежности Мицкевичу и объ ихъ одновременномъ происхожденіи съ первыми строфами. Сомнѣнія, высказанныя по этому поводу I. Третякомъ, какъ мнѣ кажется, разсѣиваются тѣми данными, которыя привелъ Л. Мейетъ (доказавшій, что уже въ 1828 году, когда по цензурнымъ соображеніямъ были напечатаны лишь первыя семь строфъ, существовало уже всевсе стихотвореніе). И именно тѣмъ, что въ этой элегіи, какъ въ моментальной фотографіи, отпечатлѣлось не прикрашенное настроеніе поэта, она особенно интересна. «Развѣ можно такъ спѣшно бѣжать изъ родной земли, бѣжать съ улыбкой?» такъ упрекають моряка. «Слушай, сказалъ морякъ, много лѣтъ уже я наблюдалъ и этотъ край, и людей, и ни разу
