ность. Игнатій Ходько, въ послѣднее свое пребываніе въ Вильнѣ, за нѣсколько недѣль передъ тѣмъ, просилъ и взялъ слово съ Адама, что передъ отъѣздомъ онъ напишетъ что - нибудь на память въ альбомъ его невѣстѣ, Людвикѣ Мацевичъ, и съ этой цѣлью оставилъ альбомъ у меня. Я не разъ намекалъ объ этомъ Адаму, но онъ всегда откладывалъ. Въ эту минуту мнѣ было вовсе не до альбома, но онъ самъ, набивъ трубку и покрывшись плащомъ, вышелъ въ другую комнату и, проспавъ съ полчаса у печи, пока мы разговаривали съ Ежовскимъ, вернулся и попросилъ меня дать альбомъ. Онъ сѣлъ въ другой комнатѣ и написалъ всѣмъ извѣстное теперь стихотвореніе: «Незнакомой, далекой я посылаю, неизвѣстный и дальній, въ ту минуту, когда судьба хочетъ разогнать насъ еще дальше, посылаю, чтобы одновременно познакомиться и проститься, два слова: Привѣтъ! Будь здорова навѣки! Такъ путникъ, заблудившись среди альпійскихъ луговъ, хочетъ пѣсенкой сократить скучный путь, и если нѣтъ у него, кому раскрыть свою сирую душу, онъ поетъ пѣсенку возлюбленной своего друга. Но, можетъ быть, вѣчный снѣгъ покроетъ путника еще раньше, чѣмъ эхо донесетъ пѣсенку въ эту сторону».
Слѣдующій день прошелъ въ дорожныхъ хлопотахъ; укладывалъ Мицкевича его другъ, Маріанъ Пясецкій, который въ 1829 году выполнилъ ту же роль въ Петербургѣ, когда поэтъ уѣзжалъ за границу. Самъ Мицкевичъ дѣлалъ прощальные визиты, при чемъ — слѣдуетъ отмѣтить — посѣтилъ и вдову профессора Бекю, незадолго до того убитаго громомъ. Впослѣдствіи Мицкевичъ горько обидѣлъ эту женщину и ея сына, великаго поэта Словацкаго, опозоривъ въ III части «Дѣдовъ» память Бекю. Теперь же онъ, очевидно, былъ еще далекъ отъ мистическаго толкованія его смерти. Нѣкоторые изъ этихъ визитовъ превращались въ раздирательныя сцены прощанья; но самъ Мицкевичъ хранилъ «спокойствіе статуи», а вечеромъ въ домѣ Мацевичей даже шутилъ и издѣвался надъ печалью друзей. Характерно однако, какъ уже въ это время у него вырывались учительскіе тона; будущій товянистъ сказывался и въ пророчествахъ, которымъ онъ придавалъ такое значеніе, и въ импровизаціяхъ. Простодушный Одынецъ такъ передаеть одну изъ характернѣйшихъ для будущаго Мицкевича сцену. «Послѣдняя ночь пребыванія въ Вильнѣ предназначалась для послѣдняго
