майся, болѣе увѣренная грудь, радостнѣе плачьте, нетлѣнныя очи, и уста, которыя уже не могутъ поблекнуть, шепчите: теперь приди ко мнѣ, возлюбленная душа; теперь будемъ любить другъ друга, теперь мы уже не разлучимся. — О ты, покинутая Наталія, чего же ты просишь здѣсь, на землѣ? - Только терпѣнія и могилы, и больше ничего. Но въ этомъ ты не откажи мнѣ, безмолвная судьба! Осуши очи и потомъ закрой ихъ! Утиши сердце и потомъ разбей его. Да, нѣкогда, когда духъ возлетитъ на болѣе прекрасныя небеса, когда новый годъ взойдетъ въ мірѣ болѣе чистомъ и когда все воскреснетъ и оживетъ, тогда я скажу свои желанья... И себѣ я ничего не пожелаю тогда, ибо я была бы уже слишкомъ счастлива...»
Мицкевичъ читалъ «Зибенкеза» въ ту пору, когда писалъ или задумывалъ писать IV часть «Дѣдовъ», слѣдовательно, задолго до своего тюремнаго заключенія. Изъ трогательной жалобы Наталіи онъ запомнилъ, повидимому, лишь схему и общую мысль, но тюрьма, которая «сдѣлала его веселымъ», вернула ему утраченный идеалъ дружбы и научила его еще разъ отнестись критически къ земной любви. Общая мысль Жанъ Поля была близка и Мицкевичу: спокойствіе мечтательной жизни манило его грезить и въ отдаленіи любить міръ, жалѣть людей... Большимъ нравственнымъ утомленіемъ только и можно объяснить это настроеніе у такой кипучей, дѣятельной натуры, какой былъ Мицкевичъ. «Новый годъ» (мысль заимствована изъ Жанъ Поля Рихтера) 1823/4 Вильна». Вотъ точность, съ которой было озаглавлено это стихотвореніе, точно намѣренно подчеркивая условія, въ какихъ оно было написано. «Умеръ старый годъ; изъ его пепла встаетъ новый фениксъ; вотъ онъ уже распускаетъ на небесахъ свои крылья, и весь свѣтъ привѣтствуетъ его надеждой и пожеланіями. Чего же мнѣ пожелать для себя въ этомъ новомъ году? Можетъ быть, веселыхъ минутъ? Знаю я эти молніи. Когда онѣ раскрываютъ небо и золотятъ землю, мы ждемъ, что вознесемся на небеса, но еще болѣе мрачная ночь, чѣмъ прежде, затмеваетъ наши взоры. Можетъ быть, любви? Знаю я эту горячку молодости. Она уноситъ въ сферы Платона, къ образамъ рая, а потомъ низвергаетъ сильныхъ и веселыхъ въ область страданія и безсилія съ седьмого неба въ пустыню, въ холодныя скалы. Я болѣлъ, грезилъ, леталъ и упалъ. Я грезилъ о божественной розѣ, вотъ - вотъ готовъ былъ сорвать
