поръ его уже никогда больше не видѣли. Романтики любили вносить фантастическое въ реальное. Тикъ объясняетъ безуміе своего героя не просто развитіемъ его страннаго влеченія въ уединеніе, въ горы, но дѣйствительнымъ вторженіемъ нечистой силы въ человѣческую жизнь. Его „лѣсная женщина“ видна не одному Христіану, но и постороннимъ людямъ, которые видятъ ее на опушкѣ лѣса поджидающей Христіана. Это смѣшеніе реальнагосъ фантастическимъ проникаетъ и „Дѣды“, особенно IV часть ихъ. Образъ героя, томящагося среди сказки обыденной жизни, быль схваченъ Мицкевичемъ; но дальнѣйшій разсказъ Тикъ развилъ, а Мицкевичъ сразу оборвалъ сцену встрѣчи своего героя съ представителемъ этой злой силы. Онъ оборвалъ эту сцену уже потому, что центръ тяжести для него лежалъ не въ приключе-ніяхъ Густава, но въ его любовной драмѣ, въ его безумной и нѣжной страсти къ Марылѣ. Къ чему ему была эта „лѣсная женщина"?
Обратимся къ другимъ литературнымъ вліяніямъ, связывающимъ II и IV части „Дѣдовъ“. Въ очень детальномъ изслѣдованіи 3. Матковскій разсмотрѣлъ зависимость ихъ отъ „Эмиля“ Руссо. Чрезвычайно длинное философское и педагогическое разсужденіе Pycco,Émile ou de l'education“, въ которомъ романическій элементъ пропадаетъ за множествомъ трактатовъ по вопросамъ дѣтской и общей психологіи, за множествомъ политическихъ афоризмовъ и т. д., видимо, изучалось Мицкевичемъ внимательно и прилежно. Литовскій поэтъ схватилъ и общую идею женевскаго философа, его проповѣдь чувствительности и воображенія. Онъ заимствовалъ и цѣлый рядъ подробностей, которыя могли дать характеристику такого чувствительнаго. Такова, между прочимъ, теорія „воображаемой“ любви, которую Руссо развиваетъ очень подробно. (Цитирую по изданію 1822 г., т. IX, 163—170.) Предостерегая какъ отъ излишней суровости, такъ и отъ потаканья страстямъ молодости, философъ обращается къ своему воображаемому слушателю: „Твое сердце, говорю я ему, нуждается въ подругѣ; пойдемъ же искать ту, которая къ тебѣ подходитъ; можетъ быть, намъ не легко будетъ найти ее, истинныя заслуги всегда рѣдки, но не будемъ спѣшить и не станемъ отчанваться. Нѣтъ сомнѣнія, что такая найдется (il en est une), и наконецъ мы найдемъ ее или ту, которая наиболѣе подобна ей. Съ предположеніемъ, столь привлекательнымъ для него, я ввожу его въ свѣтъ.
