вилась на стражу. Такъ прошла зима, а когда наступили прекрасные весенніе дни и все успокоилось, собака пропала такъ же таинственно, какъ появилась, оставивъ надолго въ памяти дѣтей воспоминанія точно о какой - то легендѣ“. Нетрудно догадаться, что съ мистическимъ ужасомъ дѣти да и вся семья видѣли въ этой черной собакѣ матеріализацію духа покойнаго Николая Мицкевича, недавно умершаго и приходившаго сторожить своихъ дѣтей отъ враговъ; не даромъ только изъ рукъ покойной жены Николая Мицкевича эта таинственная собака принимала пищу. Въ „ Дѣдахъ, въ автобіографическихъ подробностяхъ поэмы сохранилась память о вѣрной собакѣ Воронѣ, оставшейся вѣрной, когда разбѣжались всѣ слуги брошеннаго дома. Домъ грабятъ, какъ грабили мародеры въ 1812 году, и только песъ, „хоть изморенный голодомъ и согнутый отъ лѣтъ, стережетъ ворота безъ замка и хаты безъ хозяевъ“. Впослѣдствіи поэтъ самъ подсмѣивался надъ своимъ суевѣрнымъ страхомъ и написалъ шутливое стихотвореніе о двухъ храбрыхъ пріятеляхъ, спрятавшихся въ ровъ при видѣ таинственной черной собаки: „Это песъ или бѣсъ? " Но что въ его душу крѣпко залегли эти дѣтскія воспоминанія, свидѣтельствуеть поздняя дата разсказа М. Горецкой. Очевидно, большое воображеніе было у мальчика.
Когда же онъ сталъ пробовать свои силы на поприщѣ поэзіи, По свидѣтельству Фр. Мицкевича, это произошло въ 1810 году, когда Адаму было 12 лѣтъ. Въ Новогрудкѣ произошелъ страшный пожаръ, и тогда, „ проникнутый состраданіемъ, онъ сочинилъ оду о пожарѣ и, удачно обрисовавъ въ ней несчастія жителей и переполохъ въ городѣ, не замедлилъ сатирически описать Павлоградскій гусарскій полкъ, стоявшій тогда въ Новогрудкѣ, а также грабежи славной городской полиціи, находившейся подъ начальствомъ ненавистнаго Гресевицкаго, бывшаго суворовскаго камердинера, а теперь отставного подполковника, и продѣлки другихъ чиновниковъ, которые даже въ пору величайшихъ несчастій не забываютъ объ умноженіи собственнаго достоянія“. Итакъ, Мицкевичъ началъ съ оды и свой гнѣвъ обратилъ именно противъ русскихъ обидъ: и то, и другое очень характерно для него. Ода была, конечно, написана въ классическомъ духѣ. Новыя вѣянія, сентиментальное и романтическое, дошли до поэта позже, только въ университетѣ. Но страсть къ сложенію стиховъ обуревала его уже тогда и, воспользовавшись польскимъ прозаическимъ
