ходимости быть любезнымъ, дѣлалъ видъ, что не понимаетъ. Но я горжусь тѣмъ, что также понялъ его, хоть онъ меня не спрашиваетъ, хотя я умѣю молчать. Я говорилъ насильно, а когда онъ отвѣчалъ, я дѣлалъ видъ, что не понимаю. Но кто не могъ простить мнѣ грѣха, кто едва удерживалъ на устахъ оскорбленіе, недружелюбное лицо заставлялъ улыбаться и глазамъ придавалъ лживый видъ сожалѣнія, только такому я никогда не простилъ. Впрочемъ, никогда я не запятналъ своихъ устъ жалобами и не удостоилъ выразить презрѣніе, когда обращался къ нему съ улыбкой. И то же я испытаю, если изъ мрака я подниму напоказъ свѣту свой дикій образъ: одни будуть бичевать меня заклинаніями, другіе убѣгутъ, удивленные. Тотъ смѣшитъ надменностью, тотъ надоѣдаетъ жалостью, другой хочетъ скривить насмѣшливо глаза... Почему же я долженъ оскорблять или удивлять столькихъ людей, когда я иду къ одной? Что бы ни было, я пойду по прежнему пути: жалость лукавымъ, смѣхъ сострадательнымъ! Только, о, милая, только ты попрежнему привѣтствуй привидѣніе! Взгляни и промолви! Прости, мое маленькое преступленіе, что я осмѣливаюсь еще разъ вернуться къ тебѣ, что я осмѣливаюсь, какъ призракъ прошлаго, замутить на одинъ часъ твое теперешнее счастье. Можетъ быть, привыкшій къ. свѣту и солнцу не испугается головы трупа и, можетъ быть, ты согласишься терпѣливо выслушать до конца загробную рѣчь, слѣдить за мыслями, блуждающими по образамъ прошлаго, какъ плющъ, который разстилаетъ свои разросшіяся вѣточки на камняхъ стараго зданія“.
Благодаря такой замѣнѣ первой части „Прологомъ“ композиція поэмы достигла большей цѣльности, а вмѣстѣ съ тѣмъ вниманіе читателя сосредоточилось на чувствахъ влюбленнаго самоубійцы. Вѣдь въ первой части выступила и „дѣвушка“. Это было еще до свадьбы Марыли, когда поэтъ могъ отдаваться грезамъ о взаимности. Жизнь разрушила эту иллюзію въ февралѣ 1822 года, и тогда же, вѣроятно, у Мицкевича составилось намѣреніе совсѣмъ исключить изъ своихъ „Дѣдовъ“ образъ дѣвушки. Если III часть поэмы являлась прямымъ продолженіемъ II, то въ ней должно было происходить объясненіе между Густавомъ и Марылей,, предостереженіе“ той, которая всю жизнь забавлялась, никого не любя; сцена должна была соотвѣтствовать послѣдующему объясненію между Густавомъ и уніатскимъ священникомъ. Повидимо-
