отъ ея власти, хотя другимъ объ этомъ не было извѣстно: выше уровня простыхъ женщинъ, которыя, черезчуръ радуясь своему господству въ домѣ, готовы разглашать объ этомъ повсюду, Гражина тщательно скрывала отъ постороннихъ очей, съ какой силой она властвуетъ въ сердцѣ мужа: даже болѣе внимательные и близкіе къ ней могли не скоро и не легко узнать объ этомъ. Тѣмъ не менѣе мудрый Рымвидъ догадывался, гдѣ только ему осталось искать поддержки".
Такъ характеризованы главныя дѣйствующія лица: пылкій и необузданный литовскій князь, его мудрый благородный совѣтникъ и прекрасная жена, которая, какъ въ „Мѣшкѣ“, „Кивилѣ“, „Свитязи“, является центромъ разсказа. Это полная противоположность Марылѣ, робкой, не знающей сама, чего она хочетъ, иной женскій образъ, который жилъ въ душѣ поэта съ такой же силой, какъ и образъ Марыли. Навѣянный героинями „Освобожденнаго Іерусалима“, этотъ образъ подъ перомъ Мицкевича принялъ болѣе человѣчныя черты, но вполнѣ человѣческимъ не сталъ: иначе онъ не удовлетворялъ бы тому порыву къ „героическому“, который жилъ въ душѣ поэта именно въ ту пору, когда ему такъ нужно было видѣть хоть что-нибудь „героическое" въ любимой имъ женщинѣ. Психологически вполнѣ понятна та внутренняя необходимость, съ которой всталъ въ душѣ Мицкевича, подъ вліяніемъ ложноклассическихъ героинь, образъ истино высокой, безупречной, сильной женщины. Съ большой любовью обрисованы и всѣ детали этого образа. Гражина поражена вѣстью, принесенной ей Рымвидомъ, но она мастерски владѣетъ собой, дѣлаетъ видъ, что не вѣритъ, не теряетъ спокойствія ни въ лицѣ, ни въ голосѣ. Она уговариваетъ Рымвида не тревожиться. Князь вспыльчивъ, онъ могъ наговорить лишнее, „но время и спокойное размышленіе разъяснять мысли, остудятъ увлеченіе, забвеніе погребеть торопливыя рѣчи ". Нѣтъ, отвѣчаетъ Рымвидъ, рѣшеніе Литавора безповоротно. „Откладывать поздно; я сдѣлаю то, что онъ приказалъ, а приказалъ онъ уже передъ второй звѣздой собрать войска у Могилы Пересѣка. Ночь будетъ свѣтла, дорога недалека“. Въ ужасъ пришла Гражина. Она пошла къ князю, а за ней и Рымвидъ. Онъ сѣлъ на порогѣ, „смотритъ въ щель и прикладываетъ ухо". Съ большимъ художественнымъ пониманіемъ Мицкевичь избѣгаетъ докучать читателю передачей длинныхъ разговоровъ. Онъ отожествляетъ его съ Рымвидомъ, который слушаетъ у две-
