всегда скученъ, часто страдаетъ безсонницей, постоянно живетъ одной трубкой и кофеемъ. Каждый видитъ, и самъ онъ мечтаетъ, и доктора увѣряютъ, что ему совершенно необходимо путешествіе, но какое же это путешествіе? Какого онъ хочетъ? Неужели не учиться? Избави Боже, ходить и ходить". Самая нѣжная заботливость обнаруживается дальше въ этомъ письмѣ: куда пойдетъ Адамъ, да вѣдь его обокрадуть. Нужно, чтобы за нимъ кто -нибудь присматривалъ, а онъ хочетъ только итти и итти, забраться куда - нибудь въ Riesengebirge, въ долины, подальше отъ людей. „Постарайся, Францискъ, остаться подольше за границей, а то я боюсь отпускать его одного“. Живо интересовались друзья и творчествомъ поэта: Чечотъ расхваливаетъ „Гражину“, и обѣ части „Дѣдовъ“, которыя должны войти во второй томъ.
Изъ всѣхъ этихъ данныхъ мы можемъ извлечь убѣжденіе, что изъ Вильны Мицкевичъ возвратился съ рѣшеніемъ непремѣнно добиться возможности ѣхать за границу, на что у него имѣлись триста рублей, казавшіеся огромнымъ капиталомъ его друзьямъ (напр., Ежовскому, который тоже мечталъ ѣхать за границу) Пока же предстояло привести въ порядокъ все намѣченное для второго тома, и эта работа захватила Мицкевича. Его письма за вторую половину этого учебнаго года, т. е. за весну 1823 года, полны ею; Марыля какъ -то отходитъ на задній планъ.
Съ января 1823 года начинается интенсивная работа надъ „Дѣдами“, приготовленіе ихъ къ печати. Чечоту, Зану, особенно первому, Мицкевичъ пишетъ длинный рядъ писемъ съ указаніями, какъ печатать то или другое мѣсто, съ сообщеніями, какъ онъ самъ смотритъ на свои произведенія. Эти письма вводять насъ въ лабораторію поэта, и уже поэтому заслуживаютъ особеннаго вниманія. Соберемъ эти указанія, разбросанныя въ письмахъ. „Я отошлю большую часть „Дѣдовъ“, исправить не сумѣлъ ничего. Если бы не это несчастное обязательство печатать (т.-е. объявленная подписка на изданіе второго тома), пошли бы они подъ красное сукно. Въ дѣйствительности я имѣлъ о нихъ лучшее представленіе, пока теперь не сталь читать. Но что же дѣлать? Не принимай этого за преувеличеніе или хвастовство, но я убѣждень, что, кромѣ балладъ, все остальное преждевременно и, если я поживу дольше, эти пустяки (szpargaly) будуть мнѣ колоть глаза. Но повторяю: что дѣлать? Во второй части не хватаетъ нѣсколькихъ стиховъ въ томъ переходѣ (въ десять
