Страница:Адам Мицкевич.pdf/225

онъ на смертномъ ложѣ и сразу преображается, глаза его сверкаютъ здоровьемъ, блѣдность пропадаетъ на его челѣ; доктора дивятся. Тукай такъ силенъ и бодръ, какъ- будто онъ никогда не былъ боленъ. Между тѣмъ на подушкѣ онъ находить листокъ пергамента (изъ воловьей шкуры), на которомъ „проклятые черти записали тайну приговора“. Тукай торопливо хватаетъ рукописаніе, которое гласитъ слѣдующее: „Когда мѣсяцъ будетъ въ первой четверти, иди за гору въ рощу. Тамъ ты найдешь камень, изъподъ камня вырви бѣлый корень. Когда будешь близокъ къ смерти, вели разрубить тѣло на четыре части, сварить корешки въ водѣ и помазать разрубленные куски. Снова духъ срастется съ тѣломъ; ты встанешь, какъ - будто пришла новая весна, и можешь, пользуясь этимъ средствомъ, умирать и воскресать во вѣки вѣковъ“. Дальше шли предостереженія: какъ рубить голову, какъ ноги, въ какой водѣ приготовлять зелье, по какой щепоткѣ брать разныя травы; въ самомъ же концѣ, въ постскриптумѣ, стояло слѣдующее условіе:“ Если кто- нибудь другой, кто долженъ будетъ совершить помазаніе, соблазненный нашимъ фокусомъ, покажетъ другому зелье или не помажетъ твоего тѣла, въ такомъ случаѣ дѣйствіе зелья прекращается, а вашу милость ждетъ къ себѣ въ гости пекло. Если ты рѣшишься на такое дѣло, то въ знакъ нашего соглашенія нашъ посолъ Мефистофель передасть тебѣ для взаимнаго обмѣна документъ. Мы тебя предупредили относительно нашихъ уловокъ; остерегайся, потомъ ужъ поздно будетъ жаловаться. Данъ въ Эребѣ, утромъ въ шабашъ. Собственноручно подписано: да будетъ по сему. Люциферъ. Скрѣпилъ: Хадрамелахъ“. Прочитавъ дьявольское рукописаніе, Тукай сильно задумался; онъ „подпираетъ рукой подбородокъ, потеръ лобъ, скривилъ носъ, искоса взглянулъ на контрактъ; понюхалъ два раза табачку, то опускаетъ глаза на землю, то бѣгаетъ глазами по столу. Взялъ пергаментъ, взвѣсилъ его на рукѣ, снова взглянулъ на него сбоку, снова прочиталъ, снова взвѣсилъ, снова смѣрилъ глазами, ударилъ кулакомъ по столу, вздохнулъ, что -то проворчалъ, заскрежеталъ зубами, схватился руками за голову... Вдругъ вскочилъ и въ волненіи махнулъ рукой: „ну, пусть такъ будетъ!“ Эта сцена колебанія, какъ видитъ читатель, изображена мастерски, съ тонкимъ пониманіемъ психолога. Однако Тукай снова замолчалъ, снова садится, снова думаетъ, снова встаетъ, снова начинаетъ ходить и опять садится. Пусть его за это никто не бранитъ, потому что