вушка, никогда никого не любившая, богачъ, оттолкнувшій бѣднаго и т. п., — всѣ они бродятъ по землѣ въ видѣ призраковъ, пугая людей и ожидая случайнаго избавителя, который угадаетъ, что онъ долженъ сдѣлать для искупленія грѣшной блуждающей души. Мицкевичъ зналъ эти легенды и положилъ ихъ основаніе своей баллады, которая является какъ бы первоосновой его позднѣйшей драмы любви, исторіи Густава. Въ литературѣ, у Нѣмцевича, онъ нашелъ нужный ему образъ прелестной, но легкомысленной дѣвушки, которая изъ тщеславія отталкиваетъ скромнаго юношу, пришедшаго къ ней среди другихъ искателей ея руки, блестѣвшихъ богатствомъ и знатностью. „Эдвинъ и Анеля“ Нѣмцевича, какъ показалъ въ своемъ тонкомъ анализѣ проф. Брухнальскій, дала нашему поэту этотъ образъ, но баллада Нѣмцевича кончается счастливо: Эдвинъ ушелъ отъ спесивой красавицы; распространился слухъ объ его смерти гдѣ -то въ пустынѣ: Анеля раскаялась и тоже рѣшила удалиться отъ міра, но по дорогѣ она зашла къ пустыннику и разсказала ему свою душевную драму. Этимъ пустынникомъ, конечно, оказывается Эдвинъ, и все кончается счастливо. У Мицкевича не было этой счастливой увѣренности: его Эдвинъ не ушелъ въ пустыню и не дождался Анели, онъ умеръ и только послѣ смерти Марыля узнала, какая она грѣшница и какое искупленіе ее ждетъ. Такимъ образомъ мотивы народные и литературные Мицкевичъ перевоплотилъ въ своемъ творчествѣ такъ, что получилась исторія его собственной души, опять - таки нѣчто столь личное, столь проникнутое истиннымъ лиризмомъ, чего въ польской литературѣ не было со временъ Кохановскаго, съ конца XVI вѣка. Но вмѣстѣ съ тѣмъ каждому было ясно, что поэтъ построилъ свое творчество на настоящей народной основѣ, правда, не избѣжавь рефлексіи, присущей сыну XVIII вѣка, но именно этимъ своимъ отношеніемъ къ народности особенно понятный и близкій современникамъ. Для понимания любовной лирики и драмы Мицкевича эта баллада настолько необходима, что я позволю себѣ привести ее цѣликомъ, въ переводѣ бѣлыми стихами, которые, конечно, далеки отъ яркаго, гибкаго стиха оригинала, но все же болѣе передаютъ лирическое настроеніе его, нежели прозаическій переводъ.
- „Посмотри, Марыля, тамъ направо: тамъ конец лѣсовъ, и заросль ивы; тамъ налѣво чудная долина, впереди рѣченка, жалкій мостикъ... Старый храмъ, а въ немъ гнѣз-
