торыя представили намъ новѣйшіе изобразители „міра отверженныхъ“, Мицкевичъ еще и не предчувствовалъ, и то, что подъ перомъ современнаго поэта казалось бы нестерпимой фальшою, у первыхъ романтиковъ выливалось изъ души, искренно и тепло. Нѣтъ сомнѣнія, что въ этой балладѣ нашъ поэтъ нашелъ себя“. гораздо легче, нежели въ, Свитязи“ или Свитезянкѣ“.
„Курганъ Марыли“ (мысль изъ литовской пѣсни) вводить насъ въ серію интимнѣйшихъ произведеній Мицкевича, написанныхъ съ живѣйшей душевной болью по утратѣ Марыли, особенно искреннихъ, особенно непосредственно обращающихся къ душѣ читателя. Такихъ стихотвореній въ первомъ сборникѣ было нѣсколько; на фольваркахъ, среди мелкой шляхты они должны были встрѣчать живой отклик въ сердцахъ влюбленныхъ; то звуки Карпинскаго, то образы балладъ Нѣмцевича вставали въ нихъ, сливаясь съ личнымъ чувствомъ поэта. Мысль баллады, по словамъ автора, взята изъ литовской пѣсни. Изъ литовской или бѣлорусской? Литовскаго языка Мицкевичъ не зналъ, но въ Ковнѣ онъ могъ немного познакомиться и съ нимъ и съ обычной формой литовской пѣсни въ видѣ вопросовъ и отвѣтовъ. „Чужой человѣкъ“ который такъ часто встрѣчается въ литовской народной поэзіи, а здѣсь, можетъ быть, навѣянъ гётевскимъ der Wanderer, проѣзжаетъ на баркѣ по Нѣману мимо красиваго кургана. „Внизу онъ украшенъ, какъ будто бы вѣнкомъ, малиной, терновникомъ и бузиной, бока его покрыты муравой, а глава увѣнчана цвѣтами, а на ней черемуха (опять обычнѣйшее въ литовской поэзіи дерево), а отъ нея идуть три дороги: одна дорога направо, другая къ хагѣ, а третья дорога налѣво“. Что это за курганъ, спрашиваетъ проѣзжій. Уже это вступленіе дышить истинной народностью; подробность въ перечисленіи деталей, три дорожки: все это точно взято изъ народной пѣсни. Теперь начинаются причитанія (литов. rauda, какъ правильно отмѣтилъ г. Здзярскій); дѣвушка, спрошенная чужениномъ, отвѣтила, что въ могилѣ лежитъ Марыля; „на правой сторонѣ слѣдочки убиты ногой пастушка (Карпинскій); вотъ это —тропочка ея матери, а съ той стороны приходитъ ея подруга. Но вотъ сверкнула зоря, сейчасъ они придутъ на могилу“. Дѣйствительно, они идутъ, неся въ рукахъ цвѣты (ziołka) и плача. Начинается плачъ жениха Яна (или Янка), въ которомъ среди условностей сантиментализма попадаются чисто - народныя нотки. Впрочемъ и народная
