Страница:Адам Мицкевич.pdf/210

ускользнувъ изъ легкихъ рукъ ребенка, такъ и наша рыбка подлетаетъ и цѣлуетъ мокрую поверхность. Золотыя пятнышки на спинкѣ, перья красныя съ боковъ ея, головка такъ мала, какъ будто бы наперстокъ, а глазокъ ея такъ малъ, какъ бисеръ. Чешую она съ себя снимаетъ и глядитъ глазами прежней дѣвы; волосы головку покрываютъ, тоненькая шея появилась. На лицѣ ея горитъ румянецъ, грудь молочная подобна парѣ яблокъ, а до пояса доходитъ рыбье плесо; и плыветь она въ тростникъ прибрежный, и ребенка въ руки принимаетъ, къ бѣлой груди нѣжно прижимаетъ. „Баю, баю, — плачетъ мой малютка, баю -баюшки, баю!“ И дитя унялося отъ плача, а она на вѣтку люльку вѣсить и опять свое сжимаетъ тѣло, прячетъ снова милую головку. Въ чешую она облеклась снова, плавники топорщатся, какъ прежде, жабры дышать; вновь она пропала: пузыри пошли, и тѣ исчезли. Каждый вечеръ такъ и каждымъ утромъ приходилъ съ ребенкомъ онъ въ затишье; свитезянка тотчасъ появлялась и дитя свое кормила грудью. Почему жъ, однажды, въ тихій вечеръ не спѣшить никто ужъ къ этимъ струямъ? Вѣдь обычное минуетъ скоро время, но слуга съ ребенкомъ не приходить. Онъ пройти не можетъ этимъ мѣстомъ, подождать немножечко онъ долженъ: панъ съ женой пошелъ гулять по лѣсу и какъ разъ у рѣчки оказался. Онъ вернулся, ждалъ онъ въ отдаленьи, за кустами частыми усѣвшись. Но напрасно ждетъ онъ, поджидаетъ, тѣмъ путемъ никто не возвратился. Всталъ и сдѣлалъ трубку изъ ладони, и глядитъ онъ чрезъ отверстіе пальцевъ; вотъ и день минуетъ скоро цѣлый, сѣрый мракъ спускается на землю. Долго ждалъ онъ по закатѣ солнца, но, когда ночь звѣзды засвѣтила, онъ къ водѣ тихонько подступаетъ и слѣдить глазами издалека. Боже мой, то чудо ль, наважденье ль, новый видъ ему внушаетъ ужасъ, тамъ гдѣ рѣчка протекала прежде, тамъ теперь сухой песокъ да ямы. Безпорядочно разбросана одежда, на камняхъ валяется прибрежныхъ; но нигдѣ ни слѣда человѣка: не видать ни барыни, ни пана. Лишь большой кусокъ скалы подводной выдавался тамъ, на днѣ залива; страннымъ видомъ камень былъ подобенъ двумъ тѣламъ, какъ будто человѣчьимъ. Вѣрный рабъ смутился, изумленный, растерялся мыслями и думалъ; минулъ часъ, другой прошелъ, тогда лишь онъ былъ въ силахъ вымолвить словечко. „Крыся, Крыся“ онъ взываетъ, эхо -только эхо „Крыся“ отвѣчаетъ; но напрасно ищетъ онъ глазами, между рвовъ никто не появился.