какъ о таинственномъ предназначеніи судьбы. Когда онъ былъ мальчикомъ, о предстоящемъ политическомъ возсоединеніи ихъ говорили, какъ о дѣлѣ близкомъ и несомнѣнномъ: вѣдь объ этомъ не только писали поэты и публицисты, но и высказывался самъ императоръ Александръ I, правда, смутно и неопредѣленно, какъ всегда, но достаточно понятно для тѣхъ, кто страстно желалъ этого. Мицкевичъ-юноша видѣлъ въ Литвѣ, какъ и его товарищи, часть одного цѣлаго, часть польской земли, но часть исторически и культурно самобытную. Любовь къ родинѣ проникла съ дѣтства все его существо; художественныя впечатлѣнія страны, поразительно красивой, залегли въ его душу на всю жизнь. Ни берега Рейна, ни живописнѣйшія мѣста Швейцаріи или Саксоніи не вызвали у него ни одного поэтическаго описанія; они оставались чуждыми его душѣ, ничего не говорили ей. Въ этомъ можетъ-быть и заключается самая характерная особенность натуры и поэзіи Мицкевича, онъ—поэтъ—вождь народа, его поэзія—исполненіе божьяго посланничества. Всю свою жизнь онъ учитъ, проповѣдуетъ и самъ стремится къ высшимъ идеаламъ. Красота ради красоты для него не существуетъ ; его поэтическія произведенія— это ступени, по которымъ поднимается къ моральной истинѣ его духъ. Съ этой точки зрѣнія поэзія Мицкевича пріобрѣтаетъ совершенное единство: начиная съ филаретскихъ увлеченій, проникнутыхъ стремленіемъ къ народности, и кончая товянизмомъ съ его проповѣдью справедливости къ народамъ, Мицкевичъ остается вѣренъ себѣ въ исканіи вѣчной правды Божьей и въ суровой, ни передъ чѣмъ не останавливающейся проповѣди ея. Духъ суровый и гордый, онъ переживаетъ мучительную борьбу съ самимъ собой, прежде чѣмъ отрѣшается отъ надменности. Но отрѣшается ли онъ отъ нея совершенно? Въ своихъ отношеніяхъ къ Словацкому, какъ сопернику, онъ сохраняетъ свою суровую надменность. Да и вообще, какъ чуждъ Мицкевичъ проповѣди непротивленія злу, какъ сурово онъ обличаетъ порокъ, какъ смѣло бросается въ бой съ тиранами!
Силу своей души поэтъ нашелъ въ Литвѣ. Сюда онъ рвется съ „парижской мостовой“ отъ всѣхъ этихъ запоздалыхъ проклятій, лжи, несвоевременныхъ плановъ, слишкомъ позднихъ сожалѣній, губительныхъ раздоровъ. На югѣ, въ степяхъ Аккермана, поэтъ чутко прислушивается, не донесется ли до него голосъ съ «Литвы, а въ Швейцаріи, созерцая голубую гладь озеръ, онъ съ
