Онъ уже раньше зналъ нѣмецкихъ поэтовъ. И вотъ онъ составилъ очень длинный комментарій, гдѣ разбиралъ въ отдѣльности каждый стихъ, и наконецъ согласился признать оду хорошей“. Къ сожалѣнію, въ найденной перепискѣ Мицкевича не отразилось это любопытное столкновеніе новыхъ литературныхъ стремленій къ еще не растаявшимъ „льдомъ безчувственности“, среди котораго сложились эстетическія привычки виленской молодежи. Только Ежовскій, знакомый съ нѣмецкими поэтами, понялъ, чемъ тутъ дѣло. Мицкевичъ находился въ эту пору подъ сильнѣйшимъ вліяніемъ Шиллера, отъ котораго заимствовалъ образы, и идеалы. Еще много лѣтъ спустя, когда періодъ „германоманіи въ его развитіи кончился, когда пролетѣлъ и послѣдующій період байронизма, „британоманіи“, Мицкевичъ считаль Шиллера наиболѣе молодымъ поэтомъ“ „Шиллеръ чувствовалъ истину чаще (чѣмъ Гете) въ вдохновеніи. Вліяніе Шиллера на жизнь своего народа болѣе значительно, потому что, обращаясь къ сердцу, онъ оказываетъ большее вліяніе на молодежь, именно молодежь вырабатываетъ нашу жизнь. Гете больше говоритъ тѣмъ, кто уже только размышляеть о жизни“: такъ характеризовалъ своего любимаго нѣмецкаго поэта Мицкевичъ еще въ 1829 году. Ha гимнъ молодости Шиллеръ могъ оказать тѣмъ большее вліяніе, что какъ разъ въ 1820 году вышелъ сборникъ переводовъ изъ Шиллера, сдѣланный Каминскимъ и вызвавшій восторженное письмо Мицкевича къ переводчику. Какъ сообщаетъ гр. Баворовскій, въ этомъ письмѣ „незнакомаго виленскаго студента“ (Мицкевичъ не былъ тогда студентомъ, не писалъ ли онъ изъ Вильны во время вакацій?) заключалась благодарность „за ознакомленіе его съ пѣснями и балладами Шиллера и раскрытіе для него новыхъ умственныхъ горизонтовъ“. Если даже здѣсь есть небольшой анахронизмъ, во всякомъ случаѣ, письмо это указываетъ на увлеченіе Мицкевича Шиллеромъ въ этотъ періодъ.
Въ польской ученой критикѣ мы находимъ обстоятельныя изслѣдованія относительно вліянія Шиллера на „Оду къ молодости“. Прежде всего, оды его, посвященныя дружбѣ, „Die Freundchaft“, „An die Freunde“, „Das Ideal und das Leben“, импонировали филоматамъ высокимъ идеаломъ братской любви, а въ другихъ одахъ ( „Der philosophierende Egoist“, „Die Künstler“ ) и др. они находили сильный протестъ противъ разсудочности и призывъ къ высокому паренію надъ міромъ дѣйствительности. Вмѣстѣ съ тѣмъ,
