рыхъ никогда и не думалъ: прежде всего, разнымъ барышнямъ, которымъ онъ преподавалъ во всякихъ пансіонахъ всякіе предметы; въ каждой изъ нихъ, начиная съ Фели и Вели (имена двухъ барышень), онъ находилъ и любилъ какой - нибудь исключительный лучъ совершенства. Описывая изо -дня - въ- день свои приключенія или впечатлѣнія, онъ по вечерамъ, обыкновенно, читалъ свои стихи пріятелямъ...
На этихъ собраніяхъ, на ряду съ диспутами объ алгебрѣ и химіи, о Пандектахъ, Гомерѣ и Гораціи, Т. Занъ въ заключеніе, обыкновенно читалъ свои стихи, а Фрейндъ — залихватскіе ямбы. Адамъ сначала не придавалъ имъ особаго значенія, не видя въ нихъ ни искусства, ни отдѣлки, но какъ -то Томашъ написалъ элегію на отъѣздъ одной изъ своихъ прекрасныхъ подругъ и ученицъ, съ которой встрѣчался въ продолженіе всего года, въ воскресеніе и праздники, на обѣдахъ у общихъ друзей, гдѣ они, обыкновенно, проводили вмѣстѣ ии конецъ дня. Содержаніе этой элегіи составляли, главнымъ образомъ, воспоминанія объ общихъ играхъ и развлеченіяхъ, въ тонѣ скорѣе веселомъ, чѣмъ чувствительномъ, но такъ тонко выдающемъ искреннее и глубокое чувство, что Адамъ, который, какъ онъ самъ говоритъ, не думалъ,,чтобы въ мелочахъ настоящей жизни могло быть столько сокровищъ поэзіи“, въ первый разъ обратилъ свою мысль и вниманіе на исканіе не только уже „правды въ поэзіи, но и поэзіи въ правдѣ“. А такъ какъ именно въ это время, —посѣщая лекціи филологическаго факультета, онъ учился и начиналъ читать по гречески и по нѣмецки, то и во всѣхъ лучшихъ произведеніяхъ на этихъ языкахъ онъ началъ выискивать этотъ элементъ. И такъ, наконецъ, онъ пришелъ къ убѣжденію, что именно ему они обязаны своимъ величіемъ и безсмертіемъ. Гомеръ и Гете сдѣлались его излюбленными въ этомъ отношеніи учителями; а элегію Зана онъ до такой степени износилъ, держа ее всегда при себѣ, что она въ его карманѣ и стерлась и истрепалась. А затѣмъ вмѣстѣ съ Чечотомъ, усерднымъ собирателемъ и подражателемъ народныхъ пѣсенъ, онъ сталъ искать въ нихъ слѣдовъ собственныхъ чувствъ, понятій и обычаевъ, всего того, чего наша ученая подражательная поэзія почти совершенно была лишена“. Разсказъ Одынца относится къ 1829 г. За долгій срокъ, несомнѣнно, кое - что сгладилось въ памяги Мицкевича, кое- что спуталъ, можетъ - быть и сам Одынец, но остается важный фактъ, что отвращеніе къ условности и со-
