На широкой поляне, покрытой местами зелёною муравой, местами — сыпучим песком, много лет росли друг около друга сосна и берёза.
В яркие дни солнце заботливо ласкало их своими горячими лучами: оно равно посылало им обеим свет и тепло. В ненастные, пасмурные дни мелкие и крупные дожди равно кропили их обеих, равно поили чистою водой.
Сосна и берёза росли молча, жили каждая своей жизнью и каждая по-своему.
Сосна алела безлистным стволом под солнцем, уйдя зелёными ветками с тонкой хвоей высоко, любуясь там и дни и ночи небесами, не желая смотреть на землю, не желая знать, что делается внизу, вблизи неё. Берёза склонила свои ветви с кудрявыми листьями к земле и грустно поникла долу.
Сосна и берёза, казалось, не знали друг друга, и не хотели знать: сосна не хотела опустить своих веток, чтобы взглянуть на берёзу сверху вниз; берёза не хотела поднять своих веток, чтобы взглянуть на сосну снизу вверх….
Былинки, муравьи, пёстрые бабочки, малые букашки жили тоже своей жизнью неподалеку от сосны и держались ближе к берёзе; они, казалось, не огорчались тем, что эти соседки не хотят знать друга друга.
Но беспокойный ветер, вечно чем-нибудь занятый, часто пробегавший наскоро широкой поляной в ближние хлебные поля, в тёмный лес, видимо, был недоволен тем, что сосна и берёза никогда не обмолвятся друг с другом — он решил познакомить их…
И вот как-то раз быстрокрылый ветер поработал много, — он рассеял сотни, тысячи цветочных семян по разным местам, он раздул и поднял с полей дремавший туман, он угнал седой дым, тёмную копоть ранним утром из сёл, городов, деревень в небеса, он собрал караваны облаков, двинул их на поля, жаждавшие дождя, и окропил их живительною влагой, — он устал, переутомился и явился отдохнуть и погостить час-другой у сосны и берёзы.
Ветер, как всегда, порывистый и скорый, налетел разом, зашумел в хвое сосны, упал в кудрявые ветви берёзы, — листья залепетали:
— Здравствуй, соседка! — молвила сосна.
— Здравствуй, подруга! — ответила берёза.
— Что ты, соседка, опустила печально свои ветви к тёмной земле и ни разу не взглянешь на ясное Божье небо?! Посмотри, как хорошо там: тихо, тепло, светло, а на земле темно, сыро, шумно!..
— Да, подруга, вижу — небо ясно, но оно далеко, оно не знает нашей печали; земля — наша мать, на ней мы родились, она растит наших детей — наши семена, её печали — наши печали…
— Какие печали? Надо радоваться, пользоваться всем, чем можешь!…
— Нет, это не то, подруга, не то, — лепетали тихо малые листья печальной берёзы. — Нельзя не знать того, что делается вблизи нас: вон, я вижу, к нам часто ходят лошади, коровы, овцы, они щиплют траву, — видишь, как голо около нас!..
— Ну, и пусть кушают, если им это нравится, — тебе что за дело до крохотной травы, ведь от неё нам ни тепло ни холодно… Я очень рада, что она не растёт около меня!….
— Ошибаешься, подруга, — малая травка и сама живёт и нам даёт жизнь, она задерживает дождевую влагу; влага проходит к нашим корням и даёт им свежие соки — нашу пищу… И нам надо работать для этой малой травы; я работаю, как могу: в каждую осень роняю мои листья на землю, мелкий дождик кропит их и вместе с теплом обращает в чёрную землю; эта земля питает молодую травку, значит, в травке — соки моих листьев, и травка не чужая мне… мне грустно, когда она исчезает, мне жаль её….
Нельзя жить только для себя. Если каждый будет жить только для себя, ему нечем будет жить, он погибнет, и всё погибнет кругом него… Опусти свои ветки ниже, смотри, дождик поит землю, земля кормит траву и деревья… Мы отдаём листья земле, которая питает нас….
— Я не вижу земли; мне нет дела до земли. Я берегу мою зелень для себя… Правда, иногда бросаю ненужные мне сухие шишки вниз, на песок, — небесный ветер уносит их куда-то; он знает, что я не люблю сора, сырости, и очищает мою песчаную площадку. Земля должна быть очень довольна тем, что я украшаю её… Смотри, какая я стройная, я красивее всех деревьев!..
— Оо-охо-ох, подруга, ты красива, слова нет и дай тебе Бог всегда быть красивой и жить много лет; но подумай, хотя минуту, чем была бы ты без корней?! Не ройся они в земле, не пришлось бы тебе красоваться, не пришлось бы жить, любоваться собой, не пришлось бы видеть голубого неба… Всё живущее на земле тянется к небу; но небо — только широкий, далёкий путь, по которому, словно по волнам, неустанно плавает наша земля.
— Не знаю, соседка, не знаю этого… Для меня нужны свет, простор, ясное небо… Земля — только моё подножие, довольно с неё и того, и пусть она будет моим подножием, и пусть радуется, что я даю ей мои корни! Я, я…и небеса…. всё для меня!..
Заволновался ветер, слушая горделивые речи сосны, заметался из стороны в сторону, не мог слушать их безучастно, он бросился порывисто в ветви, всколыхнул их сильно, — затрещали ветки, и часть их шумно упала на землю; оголилась почти вся вершина сосны.
Склонила низко к упавшим сосновым ветвям свои ветви печальная берёза, затрепетала и заплакала горько.
Взволнованный ветер проворчал что-то сердито и умчался далеко.
Прошли годы, десятки лет. На широкой поляне кругом берёзы разрослась густо зелёная мурава; здесь дружной семьёй толпились молодые белоствольные берёзки, слушая сказки и были старой бабушки берёзы, которая, любуясь на внуков, не чувствовала, что состарилась. Весёлой весной тут алели, желтели и благоухали яркие цветы; тут по утрам жужжали трудолюбивые пчёлы, собирая неустанно сладкий мёд, по вечерним и утренним зорям в ветвях старой берёзы пел чудные песни соловей. Он пел: «Люби, жалей, трудись, живи не для себя!… Живи, давай жить другим, и будешь счастлив! Люби, жалей!» Люди слушали дивные песни соловья, и их измученным горечами жизни сердцам в эти минуты было легко, тепло, радостно, и светлая надежда обвевала их лучезарным крылом.
Сосна много лет стояла и скрипела гордо под ветром: «Я я… не хочу знать никого»… Так и окончила она свою жизнь одиноко на сыпучем холодном песке, потеряв в последнюю бурю свою последнюю хвою…
Не любуется больше сосна ясным небом, оно для неё померкло. Ветки её иссушило пламенное солнце, ветер рассеял их по разным местам, и все её забыли, — забыли птицы, пчёлы, цветы, травы, люди… Тревожный ветер, пробегая потом этими местами, посеял на песчаной поляне новые семена другой сосны, из ближнего леса, родной сестры погибшей; семена эти согрела, вспоила, вскормила земля, они выросли стройными сосёнками на радость себе, молодым берёзкам и зелёной мураве, но птицы, любящие листья, не вили на них гнёзд, не выводили своих птенцов, не пели своих песен.
Так было, так бывает, — неужели так будет всегда?…
Так всё идёт на земле из года в год, из века в век. Гордые сосны одиноко умирают, исчезают бесследно…. Холодные скалы, поднимающиеся до облаков и уходящие в моря, смывают беспокойные волны и уносят в морские бездны… То же бывает со всеми на земле: с человеком, зверем, полевой былинкой, птицей и малой букашкой… Все живут и все в своё время уходят…
Так было, так бывает, — неужели так будет всегда?….
Жалей, люби всё живущее, если хочешь жить дольше, — жить и тогда, когда уйдёшь… Не вреди твоему ближнему: вредя ближнему, ты умираешь для любви, для радости жизни. Не затемняй светлых минут твоей жизни и ничьей жизни, — она коротка, и конец её придёт к каждому в свой час…
Так было, так бывает, — неужели так будет всегда?..
Это старая, очень старая истина, и каждый день и каждый час она повторяется в жизни всей природы, и забыть её никому нельзя.