CXXIV.
Если-бы моя дорогая любовь была дѣтищемъ трона, она могла-бы быть неусыновленной, какъ приблудъ Фортуны; она была-бы подчинена любви или ненависти временъ, то сорною травой между сорными травами, то цвѣткомъ между собранными цвѣтами. Нѣтъ, она возникла внѣ всякихъ случайностей, не стѣснена льстивой роскошью, не подвержена паденію подъ взрывомъ рабскаго недовольства, — модѣ на которое такъ благопріятствуетъ наше время. Она не боится политики, этой еретички, дѣйствующей лишь по весьма краткосрочнымъ условіямъ, но стоитъ отдѣльно въ крайней осторожности, не выростая отъ удара, не затопляясь ливнями. Свидѣтельствую это передъ современными безумцами, мертвыми для добра, живущими для злодѣяній.