Розанов В. В. Собрание сочинений. Литературные изгнанники. Книга вторая
М.: Республика; СПб.: Росток, 2010.
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ КНИГЕ «ЛИТЕРАТУРНЫХ ИЗГНАННИКОВ» править
Кое-как доплетается старость, шагами усталыми и неверными. Бодро я начал «Литературных изгнанников», надеясь выпускать том за томом, и полагая вторым после Страхова взять моего любимца Рцы… мой amor и мой odium, terror, pavor[1] и опять же amor. Но издание Рцы требует слишком большой работы, напряжения, внимания… А голова кружится, слабость, обмороки и проч. И пока я издаю то, что полегче.
К. Н. Леонтьев очаровал меня с первого прикосновения, как я случайно открыл его, в памятный вечер в Городском саду, в Ельце, где в читальне, на столе, увидел «Русский Вестник» со статьею его «Анализ, стиль и веяние». Я прочитал собственно 2-3 страницы, где меня хлестнула по мозгу и по усталому сердцу его фраза: «Вот он каков, наш русский „народ-богоносец“, когда над ним не свистит государственный бич». Тут, вскочишь. "Как?!! Я сам из народа, и Л-в хочет меня выпороть???… Положить и выпороть!!! Черт возьми это мне нравится. Теперь все льстят, ломаются и фигурничают. Притворяются христианами и сердобольными, а на душе змея, снег. Леонтьев же, кажется, и кричал: «запорю, если не…». Сейчас же я почувствовал, что это горячее сердце, с которым можно «на-кулачки». Я был молод тогда, и «на-кулачки» всегда молодому нравится. «Да из-за чего ты, черт, хочешь меня пороть? Тем паче со всем народом? Чем мы провинились?»
— Чем?
В дальнейшем Л-в раскрывал язык души своей. Помните, у Толстого:
… прославляему ныне от всех,
Но тонущу в сквернах обильных!
Ответствуй, безумный, каких ради грех
Побил еси добрых и сильных.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Безумный, иль мнишь бессмертнее нас,
В небытную ересь прельщенный.
Вникай же: придет возмездия час
Писанием нам предреченный,
И аз, иже кровь в непрестанных боях
За тя, аки воду лиях и пиях,
С тобой пред Судьею престану.
Я полюбил Л-ва, слепо, не рассуждая, как девушка старого усталого рыцаря, прямо (я думаю) как Мария Мазепу. Что он-то свиреп, это я видел. Но я, м.б., уже очень любящим взглядом подсмотрел в нем любовь, вот именно как у Курбского к покидаемой России. Что-то шептало мне, что он любит и молодую Россию, любит нас молодежь: а «попороть» хочет потому, что мы чем-то его, старого и умного огорчили. «Блудные сыны»… А ведь «блудный сын» иногда очень любит папашу, хотя и брыкается, ругает его через забор и всеконечно «не послушается». У меня стало (сделалось) какое-то хождение около старика Леонтьева, с желанием ему угодить, «почесать пятки», приголубить, понежить. «Усни, старичок, отдохни старичок, -я за тебя поделаю твое дело». Я стал в значительной степени под влиянием Леонтьева, жесток в литературе, в писаниях; в требованиях, мнениях; жесток, взыскателен и неумолим… «Немилосердный Розанов» 90-х годов минувшего века [потому был таков, что "берет тему своего любимого старика] в значительной степени образовался из «любящей сестры милосердия» около безутешно большого сердца, около безутешной израненной души Конст. Ник. Л-ва. «Ты поспи. А я за тебя батогом их».
Успокаиваться и отходить от Л-ва я начал только около 1897-го года, 1898-го года, когда… terribile dictu начал отходить (дело прошлое и можно рассказывать) от христианства, от церкви, от всего «скорбного, плачущего и стенающего»… в мир улыбок, смеха, зелени и молодости, в юный и утренний мир язычества. Могу сказать о себе: рожден был в ночь, рос в сумерках, стал стариться стал молодеть. С седыми волосами совсем ребеночек. Пока опять ночь, скорбь и христианство. «Так мы, русские, ростом ни на что непохожие».
Ну, устал… Теперь все устаешь. Пусть читатель разбирается сам как умеет в напечатанном…
Вырица, июль 1915 г.
P.S. Примечания, сделанные мною в «Письмах К. Н. Л-ва», я оставляю как они есть. Но они относятся к 1903 году, времени напечатания их в «Русском Вестнике» г. Комарова, и в настоящее время дух их и тон их мне чужд. Но ведь я был таким, а о всем «бывшем» Пушкин сказал и мы все за ним повторяем:
Все минует, все пройдет,
Что пройдет, то станет мило…
Будем как к «милому» относится к прошлому. Будем и на «настоящее» смотреть как на вечное, но что тоже станет когда-нибудь «милым прошлым»:
Где убеждения твои? спросил человека человек.
И оглянувшись вокруг человек ответил:
— В саду. В лесу. В солнышке. В облаках. В воздухе. В ветрах.
— Я свечка. И горю. Сгораю. И дуют на меня ветры, и склоняюсь. А без ветра стою прямо. И погасит меня Бог в свой час. Но пока горю верьте, что этот свет истинный, т. е. что я верю в него и люблю его. Но только он не вечный. Вечный свет один у Бога.
Петроград. 9 ноября 1915 г.
КОММЕНТАРИИ править
Вторая книга «Литературных изгнанников» содержит переписку В. В. Розанова с П. А. Флоренским и С. А. Рачинским, письма Ю. Н. Говорухи-Отрока и В. А. Мордвиновой к Розанову с его комментариями, а также не вошедшие в Собрание сочинений статьи писателя. Письма Розанова, публикуемые впервые, расширяют представление о его эстетических, социальных, национальных воззрениях, о проблемах семьи и пола, всегда вызывавших его интерес. В письме к Флоренскому 14 марта 1914 г. он писал: «До чего вообще следовало бы и полезно было бы издать переписку нашу, т. е. письма Ваши в „Лит. изгнанниках“. Но страшный долг типографии… заставляет года на 2 прекратить печатание».
История замысла и создания «Литературных изгнанников» рассказана в пояснениях к первой книге «Литературных изгнанников» (том 13 Собрания сочинений. М., 2001).
В настоящем томе сохраняются те же принципы комментирования, что и в предыдущих томах
Печатается по автографу в РГАЛИ. Ф. 419. Оп. 1. Ед. хр. 210. Л. 1.
Письма К. Н. Леонтьева напечатаны в настоящем Собрании сочинений в первой книге «Литературных изгнанников» (М., 2001).
Розанов цитирует балладу А. К. Толстого «Василий Шибанов» (1858) и неточно стихотворение А. С. Пушкина «Если жизнь тебя обманет…» (1825).
- ↑ Любовь… ненависть, ужас, страх (лат.).