Кимон
Прорицатель Перипольт, приведший царя Офельта и покоренные ему народы из Фессалии в Беотию, оставил по себе род, пребывший многие годы в цветущем состоянии. Большая часть потомков его поселились в Херонее, первом городе, которым они завладели, изгнав из оного варваров. Будучи от природы воинственны и храбры, они охотно подвергались опасностям и погибли во время нашествия мидян и в сражениях с галлами[1]. Оставался только один отрок, сирота, по имени Дамон, прозванием Перипольт, красотою тела и смелостью духа превосходивший всех своих сверстников, но нравом суровый и необразованный. Некоторый римлянин, начальник когорты, зимовавшей в Херонее, полюбил его тогда, когда он вышел уже из детского возраста. Не могший склонить его к себе ни стараниями, ни подарками, он явно показывал, что употребит насилие, тем более что отечество наше находилось тогда в дурном состоянии и по причине унижения и бедности своей было презираемо. Дамон боялся этого; исполненный уже гнева к римлянину за его покушения и злоумышляя против него, он соединился с некоторыми из своих сверстников, но с немногими, дабы тем удобнее сокрыть свое предприятие. Молодые люди, в числе шестнадцати, намазав лица сажей, напились вина и на рассвете дня напали на римлянина, который в то время приносил жертву на площади, убили его и многих из окружавших его и убежали. В городе сделалась тревога; сенат Херонеи собрался и осудил убийц на смерть, желая тем оправдать город перед римлянами. Вечером, когда правители по обыкновению ужинали вместе, Дамон и сообщники его ворвались в дом собрания, убили правителей и опять убежали из города.
Случилось, что в те самые дни Луций Лукулл шел с войском через Херонею. Он остановился в городе, разведал обо всем том, что недавно произошло и уверившись, что город не только нимало не был виновен в убиении римлян, но, напротив того, сам был очень оскорблен, взял с собою оставшихся там воинов и увел их. Дамона, который разбоями и набегами разорял область и нападал на город, граждане склонили кроткими представлениями и сделанными в пользу его постановлениями возвратиться в оный. Дамон возвратился, и его избрали начальником гимнасия, но вскоре убили в парильне, когда он мазал себя маслом. Долгое время, как уверяют отцы наши, на этом месте долго были видны тени и слышны стенания, так что граждане забили двери бани. Но и поныне живущим по соседству людям мерещутся призраки и шумные возгласы. Оставшиеся из рода его живут еще подле Стирея[2] в Фокиде и названы на эолийском наречии асволомены, то есть «замаранные сажей», ибо Дамон и его сообщники намазались сажей, когда устремились на убиение римлянина.
После некоторого времени орхоменцы, народ, соседственный херонейцам и бывший с ними в раздоре, подкупили римского ябедника, который доносил на целый город, как на одного человека и обвинял его в смерти римлян, убиенных Дамоном. Дело было представлено македонскому претору, ибо тогда еще римляне не посылали в Грецию преторов. Защищавшие Херонею призывали в свидетельство истину. Таким образом город избавился осуждения, находившись в величайшей опасности.
Спасенные в то время граждане воздвигли мраморный кумир Лукуллу на форуме, подле кумира Диониса. Мы, хотя многими поколениями отделены от оного времени, однако думаем, что благодеяние Лукулла простирается и на нас[3], уверены мы также и в том, что изображение, показывающее нравы и свойства, гораздо прекраснее изображения, представляющего тело и лицо; и для того в этих сравнительных описаниях включаем деяния сего мужа, рассказывая всю истину. Довольно будет для него одного воспоминания его благодеяний, ибо он сам не захотел бы, чтобы истинное свидетельство его было награждено ложным и вымышленным о нем повествованием. Когда живописец пишет черты особы прекрасной и исполненной приятности, мы требуем, если в ней найдется какое-либо малое безобразие, чтобы он не совсем оное пропустил, но и не выразил со всей точностью, ибо одно делает образ дурным, другое несходным. Равным образом, поскольку трудно и, может быть, невозможно, представить чью-либо жизнь совершенной и непорочной, то мы обязаны сохранить истину, как подобие и сходство, во всем том, что в ней прекрасно, почитая более недостатками нашей добродетели, нежели злоумышлениями порока. Погрешности и проступки, вкравшиеся в деяния мужей великих, по страсти ли какой-нибудь или по политической необходимости, мы не должны слишком охотно и подробно изображать оные в истории, но отчасти щадить человеческую природу, которая не производит ничего прекрасного совершенным, и, в отношении к добродетели, никакого свойства неподверженным порицанию.
Когда я рассуждал, с кем сравнить Лукулла, то мне показалось, что должно сравнить его с Кимоном. Оба они были воинственны; оба ознаменовали себя мужеством в сражениях с варварами; в управлении были кротки и доставили своему отечеству успокоение от междоусобных раздоров. И тот и другой воздвигли трофеи и одержали славнейшие победы. Ни один из греков до Кимона, ни один из римлян до Лукулла не достиг столь отдаленных стран с оружием в руках, если исключим Геракла и Диониса, и если какой-либо подвиг Ясона или Персея в землях эфиопов, мидян и армян, сохраненный до нас преданиями прежних веков, можно почесть достоверным[4]. Общее между ними еще то, что они не довершили своих походов, оба они сокрушили силы неприятеля, но ни один из них не истребил его. В особенности же можно заметить великое сходство между ними в щедрости и благосклонности, с которой принимали приятелей своих и угощали их, в приятности и неге их образа жизни. Мы пропускаем здесь некоторые другие сходства, которые нетрудно собрать из самого повествования.
Кимон был сыном Мильтиада и фракиянки Гегесипилы, дочери царя Олора, как видно из стихотворений Архелая и Меланфия, в честь Кимона сочиненных[5]. Историк Фукидид, связанный родством с Кимоном, был сыном Олора, который имел одно название со своими предками и владел во Фракии золотыми рудами. Говорят также, что он кончил жизнь свою во фракийском местечке, называемом Скаптесила (то есть «вырытый лес»), где его убили. Прах его перевезен в Аттику, и памятник виден между гробницами рода Кимонова, подле гроба Эльпиники, сестры Кимона. Впрочем, Фукидид был из местечка Галимунта, а Мильтиад — из Лакиады.
Мильтиад умер в темнице, в которой был заключен за то, что не был в состоянии заплатить пятьдесят талантов пени, в которой его осудили[6]. Кимон остался очень молод после отца своего, с молодой и незамужней сестрой. Сначала он заслужил самое дурное имя; его порицали за беспорядочную жизнь и за пьянство и почитали во всем похожим на его деда Кимона, которому дано прозвание Коалем, или Глупый, по причине его малоумия. Стесимброт с Фасоса, живший почти в одно время с Кимоном, говорит, что Кимон не учился ни музыке, ни другой какой-либо свободной науке, какие в употреблении у греков; что он вовсе не имел приятности и красноречия аттического, но был характера весьма благородного и правдивого, и свойствами души более походил на пелопоннесца. Он был, подобно Еврипидову Гераклу, необразован, прост, способен к великим делам; и вот что можно прибавить к описанию его, сделанному Стесимбротом.
Кимон в молодости своей был обвиняем в непозволительной связи с сестрою. Эльпиника сама, как говорят, не была хорошего поведения и преступила правила чести с Полигнотом. По этой причине этот живописец, изображая в галерее, называемой тогда Писианактовой, а ныне Расписной, плененных троянок, представил Эльпинику в лице Лаодики[7]. Что касается Полигнота, то он не был простым живописцем и не для платы украшал своей работой общественные здания, но все делал даром и для славы своей. Так свидетельствуют историки, а поэт Меланфий говорит о нем следующее:
Искусный Полигнот, издержками своими, |
Многие утверждают, что Кимон не тайно жил с Эльпиникой, но явно сочетался с ней браком[8], ибо она, по причине бедности своей, не находила себе жениха, достойного своего знаменитого рода. Когда же Каллий, один из богатейших афинян, влюбился в нее и предлагал заплатить в общественную казну пеню, на которую был осужден ее отец, то она склонилась выйти за него замуж, и Кимон соединил ее с Каллием. Вообще кажется, Кимон был весьма пристрастен к женщинам. Поэт Меланфий, шутя в своих элегических сочинениях, упоминает об Астерии, саламинянке, и о некой Мнестре, которым Кимон старался угождать. Известно также, сколь страстно он любил Исодику, дочь Эвриптолема, сына Мегакла, соединившуюся с ним законным браком, сколь был огорчен ее смертью — если должно заключить о том по элегиям, которые писаны к утешению его в горести и которых творцом философ Панетий, судя по времени с довольной вероятностью, почитает физика Архелая.
Все прочее в Кимоне превосходно и благородно. Он не уступал Мильтиаду в смелости, Фемистоклу в благоразумии, а был их обоих справедливее. Военными способностями он нимало им не уступал; гражданскими же он даже их превосходил в высшей степени тогда, когда был еще молод и в военном деле неискусен. Когда при нашествии персов в Грецию Фемистокл советовал народу оставить область и город, стать перед Саламином с кораблями и дать сражение на море; когда народ был изумлен этим дерзким предложением, то Кимон первый со спокойным и веселым видом через Керамик взошел на Акрополь со своими приятелями, неся конскую узду для посвящения оной богине, показывая этим, что город в то время имел нужду не в коннице, но в морской силе. Посвятив узду, он взял один из повешенных на стене храма щитов, помолился богине, сошел к морю и первый примером своим внушил бодрость многим в народе. Он был видом не дурен, как говорит поэт Ион, велик и осанист; голову его покрывали густые и кудрявые волосы.
В сражении показался он столь блистательным и мужественным, что вскоре приобрел великую славу и отличную благосклонность своих сограждан. Многие толпились вокруг его и увещевали помышлять уже о важнейших трудах и предпринимать подвиги, достойные Марафона. Когда он вступил в управление республики, то народ принял его с удовольствием, и, пресытившись уже Фемистоклом, возводил Кимона на высшие степени почестей и власти, ибо он был приятен и любезен гражданам по причине своей кротости и простоты в обхождении. Немало способствовал к его возвышению Аристид, сын Лисимаха, приметя хорошие его свойства и создавая в нем противоборника силе и смелости Фемистоклова.
По изгнании персов из Греции Кимон послан был начальником морских сил тогда, когда афиняне не имели еще верховного на море предводительства, но были под начальством Павсания и других лакедемонских полководцев. Кимон, во-первых, произвел то, что воины в походах вели себя с удивительным порядком и отличились перед всеми своим усердием. Во-вторых, когда Павсаний начал иметь сношения с варварами и, помышляя уже об измене, писал письмо царю персидскому, а с союзниками вел себя сурово, нагло и ругался над ними, ради великой своей власти и безрассудной гордости, то Кимон, принимая ласково обиженных и обходясь с ними кротко, неприметным образом предал афинянам верховное начальство над греческим ополчением не силой или оружием, но приятностью своих речей и любезностью нрава. Большая часть союзников, не терпя жестокости и надменности Павсания, приставала к Кимону и к Аристиду. А те привлекали их на свою сторону и в тоже время писали эфорам, чтобы они отозвали назад Павсания, ибо он наносит Спарте бесславие и возмущает всю Грецию. Говорят, что Павсаний, находясь в Византии, послал за одной девицей, дочерью благородных родителей, по имени Клеоника, для удовлетворения своих гнусных желаний. Родители ее из страха предали ее Павсанию. Прежде вступления своего в спальню, она просила, чтобы погашен был огонь. Идучи к Павсаниевой постели тихо, впотьмах, когда он уже спал, нечаянно наткнулась она на подсвечник и опрокинула его. Павсаний проснулся; испугавшись шуму и думая, что идут его убить, схватил кинжал, бывший подле него, и поразил несчастную Клеонику. Она умерла от удара, но не давала покоя убийце; тень ее представлялась ему во сне ночью и с гневом говорила ему следующий стих:
Предстань скорей на суд! — злодейство гибель носит! |
Союзники чрезвычайно негодовали на столь бесчеловечный поступок и вместе с Кимоном осадили Павсаниян. Он вырвался из Византия и, всюду преследуемый призраком, прибегнул к гераклейскому прорицалищу мертвых. Там он вызвал душу Клеоники и старался укротить гнев ее. Уверяют, что она явилась ему и сказала, что по прибытии в Спарту он избавится от всех своих бедствий. По-видимому, этим она давала ему знать о смерти, там его ожидавшей[9]. Об этом повествуется многими историками.
Союзники присоединились к Кимону, который предводительствуя ими, отплыл во Фракию. Он узнал, что некоторые знатные персы, родственники царские, занимали город Эион[10], лежащий на реке Стримон, и беспокоили греков, поблизости того города поселенных. Сперва он победил персов на сражении и запер их в городе; потом прогнал живущих за Стримоном фракийцев, от которых персы доставали хлеб; наконец, занял их область и довел осажденных до такого недостатка в припасах, что царский полководец Бут, потеряв всю надежду освободиться от осады, зажег город и предал себя пламени со своими богатствами и друзьями. Кимон, взяв город, не приобрел значительной выгоды, ибо варвары большей частью сожгли себя. Но так как страна плодоносна и прекрасна, то он дал ее для поселения афинянам. Народ за эту заслугу позволил ему поставить в городе три герма из мрамора. На первом была следующая надпись:
Должны быть храбры те, что Мидии сынов, |
На втором:
Услуги важные, вождей деяния громки |
На третьем:
Из города сего Троянским ко стенам |
Хотя в этих стихах не означено имя Кимона, но в то время такая честь почиталась чрезвычайной; ни Фемистокл, ни Мильтиад не удостоились подобной. Этот последний просил себе венка из оливковой ветви, но Сохан из Декелии восстал против него и сказал следующие слова, исполненные неблагодарности, но приятные народу: «Когда ты, Мильтиад, один будешь сражаться с варварами и победишь их, тогда требуй почестей одному себе!». Но почему дела Кимона столь приятны были афинянам? Не потому ли, что они под предводительством других оборонялись только от неприятелей, а под начальством Кимона могли сами им делать зло, нападали на их собственные земли, приобретали области и населили Эион и Амфиполь?
Афиняне в это время населили и Скирос, которым завладел Кимон следующим образом. Остров населяем был долопами[11], народом, не искусным в земледелии и с древних времен занимавшимся разбоями на морях. Они дошли до того, что не щадили пристававших к берегам их и полагавшихся на их гостеприимство. Они ограбили и посадили в темницу некоторых фессалийских купцов, приставших к Ктесию. Эти люди, найдя случай вырваться из оков, обвинили город перед амфиктионами. Граждане Скироса не хотели удовлетворить купцов, а требовали, чтобы пеня взыскана была с тех, кто ограбил купцов и имел деньги их у себя. Грабители боялись, чтобы силой их к тому не принудили; они писали Кимону и звали его к себе с кораблями, обещаясь предать ему город. Кимон завладел островом, выгнал долопов и очистил Эгейское море от их разбоев. Узнав, что древний Тесей, сын Эгея, убежавший из Афин в Скирос, изменнически был убит на этом острове царем оного Ликомедом, который его боялся, Кимон старался отыскать гроб его, ибо незадолго перед тем афиняне получили от прорицалища приказание перевезти кости Тесея в свой город и воздавать ему почести, приличные герою. Место погребения его было неизвестно, ибо жители Скироса не объявили оного и не позволяли искать. Наконец после многих усилий гробница отыскана. Кимон перенес кости Тесея на свой корабль и, украсив их великолепно, отвез в отечество, почти через восемьсот лет после его смерти[12]; сие принесло народу великое удовольствие.
В воспоминание его славе учрежден известный славный суд поэтов-трагиков. Тогда играли первую пьесу Софокла, который был еще очень молод[13]. Архонт Апсефион[14], приметя, что зрители были не согласны и разделены на две стороны, не избрал по жребию судей в этом стихотворческом прении. Когда же Кимон вместе с другими полководцами вступил в театр и принес божеству, покровителю сего места, узаконенные возлияния, то архонт не позволил им выйти, но обязав их клятвой, заставил сесть и быть судьями в этом деле. Их было десять, по одному из каждого колена. Важность судей возбуждала до чрезвычайности честолюбие исполнителей. Софокл признан победителем. Эсхил, говорят, был столь опечален и до того досадовал, что недолго пробыл в Афинах. В гневе своем он удалился в Сицилию, где умер и похоронен близ Гелы.
Поэт Ион повествует, что он, будучи очень молодым, приехал из Хиоса в Афины и ужинал вместе с Кимоном у Лаомедонта. По совершении возлияний гости просили Кимона петь. Он пел с такой приятностью, что присутствовавшие хвалили его и давали ему преимущество перед Фемистоклом в образовании, ибо Фемистокл говорил, что он не учился ни петь, ни играть на лире, но умел сделать малый и бедный город великим и богатым. После этого, как бывает обыкновенно за пиршеством, разговор обратился к подвигам Кимона. Многие рассказывали прекраснейшие из них; и Кимон рассказал одно из дел своих, которое казалось ему самым хитрым. Союзники захватили великое множество пленных из Сеста и Византия и поручили Кимону учинить раздел. Он на одной стороне поставил пленников, а на другой уборы их. Союзники жаловались на это разделение, как на неровное, но Кимон предлагал им взять одну из частей, уверяя, что афиняне будут довольны тою, которую им оставят. Самосец Герофит присоветовал союзникам лучше взять персидские уборы, нежели персов. Союзники послушались его и оставили афинянам пленных. Все тогда смеялись над Кимоном как над несмышленым, ибо союзники получили золотые цепи, ожерелья, богатые платья и пурпуровые мантии, а афиняне голые тела, мало способные к работе. Но вскоре после того друзья и родственники пленных приезжали из Фригии и Ликии и выкупали каждого из них великим количеством денег, так что Кимон четыре месяца содержал флот полученными от продажи их деньгами и притом республике доставил немалое количество золота.
Кимон, сделавшись уже богатым, похвальным образом употреблял в пользу сограждан свои сокровища, отнятые у варваров. Он велел снять с своих полей ограды, дабы иностранцы и нуждающиеся сограждане могли беспрепятственно доставать плоды. Ежедневно давал у себя стол, простой, но для многих сытный, к которому могли приходить все бедные и, будучи обеспечены в своем пропитании, заниматься свободно одними общественными делами. Но Аристотель говорит, что Кимон готовил стол не для всех афинян без различия, а для единоплеменных своих Лакиадов. Часто шли за ним хорошо одетые молодые люди, и каждый из них, когда попадался Кимону старый гражданин, одетый бедно, переменялся с ним плащом. Поступок сей почитался благородным. Эти самые молодые люди несли с собою достаточное количество денег, приближались к недостаточным порядочным людям на площади и, не говоря ничего, пускали им в руки несколько монет.
На это, кажется, намекает Кратин, комический поэт, говоря в своем представлении «Архилохов»:
И я, писец Митробий, чаял |
Леонтиец Горгий справедливо говорит, что Кимон приобретал богатство для того, чтобы употреблять его, а употреблял для того, чтобы заслужить почтение. Критий, один из тридцати тираннов, в элегиях своих желает себе: «Богатства Скопадов[15], щедрости Кимона и побед Аркесила».
Спартанец Лих сделался известным среди греков только тем, что угощал иностранных во время гимнопедий[16]. Но щедрость Кимона превзошла древнее гостеприимство и человеколюбие афинян, которые по справедливости гордятся тем, что они распространили среди греков зерна, служащие к пище[17], и научили людей употреблять для нужд своих ключевую воду и разводить огонь. Сделав дом свой общей для всех граждан гостиницей, позволив иностранным беспрепятственно брать в своих поместьях и первые зрелые плоды, и все то, что производят приятного разные времена года, Кимон некоторым образом ввел вновь в человеческую жизнь прославленное баснословием при Сатурне состояние, когда все было общее. Мнение людей, обвиняющих Кимона в том, будто бы он льстил народу, для привлечения его на свою сторону, и называющих поведение его демагогическим, опровергается образом мыслей сего мужа, преданного аристократии и лакедемонскому роду правления. Он вместе с Аристидом восставал на Фемистокла, слишком много возвышавшего силу народа, и впоследствии был в раздоре с Эфиальтом, который, из угождения к народу, хотел унизить Ареопаг. Все, управлявшие в то время республикой, кроме Аристида и Эфиальта, обогатили себя, грабя общественную казну, но Кимон всегда оказал себя в управлении непричастным дароприятию и до самого конца поступал и говорил бескорыстно. Говорят, что перс Ройсак, отложившись от своего государя, убежал с великими сокровищами в Афины, где клеветники не переставали мучить его. По этой причине он прибежал к Кимону и поставил у дверей его два сосуда, наполненные один серебряными, а другой золотыми дариками. Кимон, увидев их, усмехнулся и спросил у Ройсака: «Что ты хочешь иметь в Кимоне? Наемника или друга?» — «Друга!» — отвечал он. «Итак, — продолжал Кимон, — возвратись домой и возьми назад свои деньги, а я, сделавшись другом твоим, употреблю их, когда буду в них иметь нужду».
Хотя союзники афинян вносили деньги для продолжения войны, но не давали им ни кораблей, ни ратников и отказывались от походов, думая, что не имели более нужды воевать. Они желали только жить спокойно и обрабатывать поля свои, ибо варвары уже отступили и их не беспокоили. Афинские полководцы воинов и кораблей судили и наказывали не исполняющих свои обязанности и тем делали тягостной и ненавистной союзникам власть афинскую. Кимон шел противоположной им стезей: ни с кем из греков не поступал насильственным образом, а от тех, кто не желали идти с ним в поход, принимал деньги и пустые корабли, оставлял их, прельщенных спокойствием, заниматься домашними делами и из храбрых и отважных воинов, изнеженных жизнью и безрассудством своим, превращаться в земледельцев и робких купцов. Наполняя корабли афинянами по очереди и приучая их к военным трудам, Кимон, полученными от союзников деньгами, в короткое время сделал своих сограждан владетелями тех самых, кто давал им пособия. Поскольку афиняне были часто на море, имели всегда оружие в руках, от самых походов питались и учились воевать, то союзные народы привыкли их бояться и льстить им и мало-помалу превратились в данников их и подданных.
Ни один полководец столько не унизил и не обуздал гордости великого царя, как Кимон. Он не позволил ему свободно вырваться из Греции, но, преследуя его прежде, нежели варвары отдохнули и восстановили свои силы, иные области его разорял и покорял, другие возмущал против него и заставлял присоединяться к грекам, так что вся Азия, от Ионии до Памфилии, была совершенно очищена от персидских войск. Узнав, что персидские полководцы, с многочисленным войском и великим флотом, грозили
Памфилии, он предпринял устрашить их так, чтобы они не осмелились уже пускаться в море, лежащее по эту сторону Хелидонских островов. Он вышел из Книда и Триопия[18] с флотом, состоявшим из трехсот триер. Эти триеры построены были Фемистоклом, с самого начала были легки на ходу и подвижны. Кимон несколько расширил их и соединил палубы мостками, дабы с большим числом воинов и с большей смелостью можно было нападать на неприятелей. Он направил путь к городу фаселитов[19], которые были греки, но не хотели ни пустить к себе флота, ни отстать от персидского государя. Кимон разорял их землю и приступал к стенам их. Но хиосцы, воевавшие вместе с ним, будучи издревле связаны дружбой с фаселитами, старались укротить его и между тем, пуская в город стрелы, к которым привязаны были письма, извещали жителей о намерении Кимона. Наконец успели примирить их. Фаселиты обязались заплатить десять талантов, следовать за ним и воевать против персов.
Эфор пишет, что Тифравст был тогда начальником царского флота, а Ферендат[20] — предводителем сухопутного войска. Но Каллисфен свидетельствует, что Ариоманд, сын Гобрия, имея верховную власть над всеми войсками, пристал флотом к реке Эвримедонту и не хотел дать сражение, ожидая восьмидесяти финикийских кораблей, которые плыли к нему с Кипра. Дабы предупредить их, Кимон приближался к персам с твердым намерением принудить их к битве, хотя бы они того и не хотели. Персы, не желая быть принужденными к сражению, вошли в реку. Когда же афиняне их преследовали, то они обратились к ним, по свидетельству Фанодема, с флотом, состоявшим из шестисот кораблей, а по словам Эфора — из трехсот пятидесяти[21]. Столь великая сила не произвела на море ничего достойного себя, но вскоре обратилась к твердой земле. Передние воины достигали берега и убегали к близстоявшему сухопутному войску; другие, будучи настигнуты, погибали вместе с кораблями. Многочисленность неприятельских судов доказывается тем, что хотя многие убежали, многие сокрушились и потонули, но афинянам досталось в руки двести судов.
После этого неприятельские сухопутные войска приблизились к берегу. Кимону казалось трудным сделать высадку в виду неприятеля с немногими утомленными греками и напасть на многочисленное свежее войско неприятелей, но, видя бодрость своих воинов, гордящихся своей крепостью и одержанной победой и желающих напасть на варваров, он высадил пехоту, еще пылающую от морского сражения. Быстро и с великим криком устремилась она на неприятелей. Персы устояли и твердо выдержали нападение. Началось жаркое сражение. Многие из афинян, отличные храбростью и достоинствами своими, пали на месте. Наконец после великих усилий греки, обратив в бегство варваров, убивали их, брали в плен, получали в добычу шатры их, наполненные сокровищами[22]. Таким образом, Кимон, как искусный подвижник, в один день дал два сражения и превзошел победу при Саламине тем, что дал сражение на твердой земле, и победу при Платеях тем, что дал сражение морское, и к этим двум победам присовокупил третью. Узнав, что финикийские корабли, не приспевшие к сражению, пристали к Гидру, Кимон поспешно выступил против них. Предводители неприятельские не знали ничего верного о том, что случилось с большими силами, они не доверяли и терялись в недоумении. Более всего устрашило их неожиданное нападение; они потеряли все корабли свои; воины большей частью погибли.
Это торжество Кимона столь много унизило высокое о себе мнение персидского царя, что он принужден был заключить оный славный договор, которым обязался отстать навсегда от греческого моря на столько пространства, сколько может конь пробежать в один день, и не содержать ни одного длинного медноносого корабля в морях, простирающихся от Кианейских скал[23] до Хелидонских островов. Каллисфен уверяет, что персидский царь сохранял договор не потому, что обязался, но будучи устрашен претерпенным поражением, так далеко отстал от греческих областей, что, когда Перикл с пятьюдесятью, а Эфиальт с тридцатью кораблями простерли свое плавание далее островов Хелидонских, то не встретили никаких варварских морских сил. Но в постановлениях народных, собранных Кратером, находится копия договора, как будто бы оный в самом деле заключен был. Говорят также, что по этому случаю афиняне соорудили жертвенник Миру и оказали отличные почести Каллию, отправившемуся послом к персидскому царю.
По продаже взятой добычи город получил способы к разным предприятиям и пристроил южную сторону крепости. Говорят, что Длинные стены, так называемые «Бедра», достроены были впоследствии, а первое основание их сделано издержками Кимона. При строении этих стен встретились места болотистые и топкие; почему он утвердил их безопасно, засыпав болото мелкими камешками и пустил в оное тяжелые камни. Кимон первый украсил город теми приятными местами, которые служили гражданам к препровождению времени и впоследствии были им весьма любезны. Площадь обсадил он платанами, а Академию, место сухое и безводное, превратил в рощу, орошаемую источниками, с тенистыми аллеями и чистыми местами для ристалища.
Фракийский Херсонес был еще занимаем некоторыми персами; они не хотели его оставить, но звали к себе на помощь фракийцев из внутренних областей, презирая Кимона, который с малым числом триер отправился из Пирея. Кимон напал на них с четырьмя кораблями и завладел четырнадцатью их судами, выгнал персов, победил фракийцев и весь Херсонес покорил афинянам. Потом победил в морском сражении фасосцев, которые отпали от афинян, взял у них тридцать два корабля, осадил и завоевал их город, завладел золотыми рудами, которые фасосцы имели на противоположном берегу, и всю их землю. Оттуда ему легко было переправиться в Македонию и отнять у македонян большую часть их земли. Он не сделал того, и потому обвиняли его в получении даров от царя Александра. Его неприятели соединились и сделали на него донос. Он защищался перед судьями своими и между прочим сказал, что он не связан дружбой с ионянами и фессалийцами, народами богатыми, подобно другим полководцам, которые желали только, чтобы им льстили и приносили подарки, но соединен дружбой с лакедемонянами, любя в их образе жизни простоту и умеренность, которые предпочитал всем сокровищам света; и что он радовался только тогда, когда обогащал город добычами, взятыми у неприятелей. Стесимброт, упоминая об этом суде, говорит, что Эльпиника пришла к Периклу и просила его о Кимоне, ибо он был сильнейший из обвинителей. Перикл, усмехнувшись, сказал ей: «Ты стара, Эльпиника, слишком стара, чтобы участвовать в таких делах». Но в суде Перикл оказал себя самым снисходительным из обвинителей и против него говорил только однажды, и то по своей должности.
Кимон был совершенно оправдан. Во время управления своего, находясь в городе, всегда удерживал и укрощал народ, наступавший на право знати и присвоивший себе всю силу и власть в правлении. Когда же опять он выступил в поход, то народ, чувствуя себя вовсе свободным, нарушил установленный в республике порядок и отечественные узаконения, и, водимый Эфиальтом, отнял у Ареопага ведение над судами, кроме немногих, завладел судилищами и вверг город в совершенную демократию в то время, когда уже Перикл имел большую силу и благоприятствовал стороне народной. Кимон, по возвращении своем, негодовал, видя униженную важность Ареопага, старался опять перенести к нему судейскую власть и восстановить аристократию, утвержденную во время Клисфена. Противники его кричали, возмущали народ против него, напоминали о связи его с сестрой и обвиняли его в лаконизме. К тому относятся и следующие известные стихи Эвполида, в которых он говорит о Кимоне:
Не злой он человек, но только любит пить; |
Пусть он предавался пьянству, пусть ни о чем не радел, но когда покорил столько городов, когда одержал столько побед, то нет сомнения, что никакой трезвый, никакой бдительный греческий полководец, ни прежде, ни после него живший, не может с ним сравниться.
Правда, что с самого начала он привержен был к лакедемонянам и одного из сыновей-близнецов своих, рожденных от жены его клейторянки[24], назвал Лакедемонянином, а другого — Элейцем, как повествует Стесимброт. По этой причине Перикл часто упрекал им происхождением их со стороны матери. Но Диодор Землеописатель говорил, что как эти сыновья Кимона, так и третий, по имени Фессал, родились от Исидоки, дочери Эвриптолема, сына Мегакла. Впрочем, лакедемоняне возвысили Кимона, противясь уже Фемистоклу, они хотели, чтобы Кимон, который был еще молод, более его имел силы и власти в Афинах. Сначала афиняне смотрели на это с удовольствием, ибо, по благосклонности лакедемонян к Кимону, они получали немалые выгоды. Сперва, когда они возвышались и входили в дела союзников, лакедемоняне, из любви и уважения к Кимону, не оказывали за то неудовольствия. Он управлял большей частью делами Греции потому, что вел себя кротко с союзниками и старался угождать лакедемонянам. Впоследствии афиняне, сделавшись могущественнее и видя, что Кимон привержен был к лакедемонянам, негодовали на него, ибо при всяком случае он величал лакедемонян перед афинянами, в особенности же когда хотел упрекать их чем-либо или поощрял к чему, то обыкновенно говаривал им: «Не таковы лакедемоняне!» Этим он возбуждал против себя зависть и некоторое неудовольствие со стороны сограждан. Но клевета, которая против него столь много усилилась, имела следующее начало.
В четвертый год царствования Архидама, сына Зевксидама, случилось землетрясение, сильнейшее изо всех до того времени бывших[25]. Земля Лакедемонская провалилась во многих местах, Таигетские горы всколебались, и некоторые вершины гор оторвались. Весь город разрушился, осталось только пять домов, все прочие пали. Говорят, что молодые люди и мальчики занимались гимнастическими упражнениями в одном портике. За несколько минут до землетрясения показался заяц. Все мальчики, будучи уже намазаны маслом, из резвости выбежали и гнались за зайцем. В портике остались одни юноши; здание разрушилось, и все погибли под его развалинами. Гробницу их и поныне называют Воздвигнутой землетрясением. Архидам, поняв, какая опасность угрожает государству, и приметя, что граждане старались спасти из домов своих драгоценнейшие вещи, велел трубой дать знать о нашествии неприятелей, дабы они скорее собрались к нему с оружием. Это одно спасло в оное время Спарту, ибо илоты стекались от всех сторон с полей, чтобы истребить оставшихся от землетрясения спартанцев, но, найдя их вооруженными и устроенными в боевом порядке, удалились в другие города и явно вели войну, убедив к тому многих из жителей окрестных городов. В то самое время и мессенцы напали на Спарту. В крайности спартанцы послали Периклида в Афины и просили у афинян помощи. Поэт Аристофан, комически описывая посланника, говорит, что он, бледный, в красном плаще, сидя у жертвенника, просил вспомогательного войска.
Эфиальт противился этому, утверждая, что не должно вспомоществовать лакедемонянам и восстанавливать город, противоборствующий афинянам, что должно оставить гордость Спарты, поверженной и растоптанной ногами. Но Кимон, как говорит Критий, предпочел пользу Спарты приращению своего отечества, склонил народ на помощь спартанцам и сам выступил к ним с многочисленным войском. Ион сохранил и слова, которыми Кимон больше всего тронул афинян. Он просил их не оставить Грецию хромой и не допустить, чтобы город их был без пары.
Оказав помощь лакедемонянам, Кимон возвращался с войском через Коринф. Лахарт, начальник города, порицал его за то, что он ввел в оный войско, не испросив позволения у граждан. «Когда кто постучится у чужих дверей, — говорил Лахарт, — то не прежде входит, как по получении от хозяина позволения». — «Но вы, Лахарт, — отвечал Кимон, — не только не постучались у дверей клеонян и мегарян, но, разломав оные, ворвались в город с оружием, полагая, что везде отворено тому, кто больше имеет силы». Таким образом, он дал смелый ответ коринфянину в надлежащее время и продолжал путь с войском своим. Лакедемоняне призывали опять афинян к себе на помощь против ифомских мессенцев и илотов. Афиняне пришли, но лакедемоняне, боясь их смелости и блистательной славы, их одних изо всех союзников отослали назад, как людей беспокойных[26]. Афиняне удалились с гневом, явно негодуя на приверженных к Лакедемону граждан. Под маловажным предлогом они изгнали Кимона на десять лет, ибо такое время назначено для изгоняемых остракизмом.
Лакедемоняне, возвращаясь из похода, в котором избавили Дельфы от фокейцев, остановились лагерем у Танагры. Афиняне вышли против них, и Кимон с оружием присоединился к своему колену Энеиде, желая сразиться против лакедемонян вместе с согражданами своими. Но так называемый Совет пятисот, узнав о том, и боясь, как кричали его противники, чтобы он не расстроил фаланги и не привел в город лакедемонян, запретил полководцам принимать его. Кимон удалился, но просил Эвтиппа из Анафлиста[27] и всех друзей своих, которых наиболее обвиняли в лаконизме, крепко сражаться с неприятелем и самым делом опровергнуть подозрение своих сограждан. Друзья его, в числе ста человек, взяв его доспехи, положили их посреди своего строя и, соединившись в одно, сражались со всевозможной храбростью. Все пали на месте, оставив афинянам великое о себе сожаление и раскаяние в несправедливом на них подозрении. По этой причине и гнев афинян против Кимона не был продолжителен, как потому, что они помнили его заслуги, так и по тогдашним обстоятельствам, ибо они потеряли великое сражение при Танагре, а к лету ожидали нашествие пелопоннесцов на свою землю. Они вызвали Кимона из изгнания; он возвратился, по решению народному, писанному самим Периклом. Столько-то ссоры тогда были благородны, вражда умеренна и легко исчезающая, когда дело шло о пользе общественной! И честолюбие, управляющее всеми другими страстями, уступало пользе отечества, когда обстоятельства того требовали!
Кимон вскоре, по своем возвращении, прекратил войну и примирил республики. По заключении мира[28], видя, что афиняне не могли быть в покое, но желали быть в беспрестанном движении и превращать свою силу военными предприятиями, дабы они не беспокоили греков, или, плавая флотом своим вокруг островов и Пелопоннеса, не подавали повода к междоусобным браням и на республику не навлекали жалоб со стороны союзников, он посадил войска на двести триер с намерением напасть вновь на Кипр и Египет. Он хотел, чтобы афиняне в одно и то же время упражнялись в войнах против варваров и справедливым образом получали себе выгоды, привозя в Грецию богатства своих природных неприятелей. Все было уже готово, и войско стояло на берегу, как Кимон увидел сон. Ему казалось, что сердитая собака лаяла на него и вместе с лаем, испустив голос, смешанный с человеческим, сказала: «Приди! Ты любезен мне и моим детям!» Трудно было объяснить это сновидение, но посидониец[29] Астифил, прорицатель и друг Кимона, сказал ему, что сие видение предзнаменует ему смерть. Он толковал его следующим образом: собака, лающая на человека, враг ему; врагу своему не иначе приятным быть можно, как умирая. Смешение голоса показывало, что враг есть перс, ибо войско персидское смешено из греков и варваров. После этого видения Кимон приносил жертвы Дионису, а жрец заклал животное. Сгустившуюся кровь его муравьи в великом числе принимали, помалу приносили к Кимону и мазали большой палец ноги его. Долгое время никто того не примечал, но лишь Кимон увидел это, как жрец предстал к нему, показывая, что печенка была без перепонки. При всем том, как ему нельзя уже было распустить войско, он вышел в море, шестьдесят кораблей отправил в Египет; с другими опять поплыл к тем же берегам. Он разбил царский флот, состоявший из кораблей финикийских и киликийских, покорял окрестные города и искал случая напасть на Египет[30]. Намерения его были велики, он хотел разрушить всю Персидскую державу, по той причине, что знал, в какой силе и славе находился у варваров Фемистокл, который принимал на себя предводительство над войсками царя, хотевшего действовать против греков. Но Фемистокл, как говорят, прекратил дни свои по своей воле потому, что не надеялся одержать верх над греками и превозмочь счастье и доблесть Кимона. Уже Кимон хотел предпринять великие подвиги, весь флот его был собран на Кипре. Он послал в Аммоново капище людей, чтобы спросить о чем-то тайном; зачем были он посланы, никому не известно. Аммон не дал посланным никакого ответа, но едва они прибыли, как велел им удалиться, ибо Кимон находился уже при нем. Посланные, услышав это, отправились к морю. Едва они пришли в греческое войско, которое тогда находилось в Египте, как узнали, что прорицалище разумело его кончину, сказав, что он был уже с богами.
Он умер, как многие уверяют, от болезни, во время осады Кития; иные говорят, от раны, полученной в сражении с варварами. Умирая, он велел своим приближенным отплыть тотчас и утаить его смерть. И так случилось, что ни варвары, ни союзники не знали о его смерти, и, как говорит Фанодем, афинский флот пристал к берегам своим безопасно, предводимый Кимоном, за тридцать дней до того времени умершим.
По смерти Кимона греческие полководцы не произвели ничего блистательного над варварами. Греки, обращенные на самих себя от демагогов сварливых, устремились к войне, не будучи никем удерживаемы. Дела персидского царя восстановились, и сила греческая им несказанно умалена. Спустя долгое время после Кимона Агесилай, царь спартанский, вступивший с оружием в Азию, вел недолго войну с полководцами царскими, начальствовавшими при море. Он не успел произвести ничего блистательного и великого; междоусобия и мятежи, восставшие между греками, заставили его возвратиться и оставить персидских сборщиков податей среди союзнических и дружеских городов. Но тогда, когда начальствовал Кимон, не видно было ни одного гонца с письмами со стороны персов, ни одного всадника их на берегу морском и на четыреста стадиев от оного.
Что прах Кимонов перевезен в Афины, о том свидетельствуют гробницы, и поныне называемые Кимоновыми. Но у китийцев находится в великом уважении некоторая гробница Кимона; оратор Навсикрат пишет, что во время голода и неурожая бог велел им не забывать Кимона, но почитать его существом высшим.
- ↑ …в сражениях с галлами. — Галлы ворвались в Грецию под предводительством Бренна за 279 лет до Р. Х. и опустошили Фессалию и Фокиду, но были разбиты при Дельфах. В Азии они поселились в одной из областей Фригии, которая получила название Галатии.
- ↑ …подле Стирея… — Стирей — город в 120 стадиях от Херонеи.
- ↑ …однако думаем, что благодеяние Лукулла простирается и на нас… — Плутарх жил через двести лет после Лукулла; столь великий промежуток времени не ослабил благодарности херонейских жителей к этому человеку. Дасье справедливо замечает, что Плутарх сделал Лукулла бессмертным, ибо он один сохранил нам полное жизнеописание этого занимательного человека.
- ↑ …можно почесть достоверным. — По мифологии, Геракл простер свои походы на восток до царства амазонок; на запад через Африку до Гибралтарского пролива, откуда через Пиренеи и Альпы прибыл в Италию. Дионис ходил на восток, в Индию. Персей, сын Зевса и Данаи, умертвил в Африке медузу Горгону, освободил Андромеду, дочь эфиопского царя Медея, от морского чудовища и покорил персов. Поход Ясона в Колхидлу за золотым руном всем известен.
- ↑ …как видно из стихотворений Архелая и Меланфия, в честь Кимона сочиненных. — Архелай Элегический (V в. до Р. Х.) — древнегреческий поэт и философ, учитель Сократа, был родом из Милета или из Афин. Меланфий (IV в. до Р. Х.) — древнегреческий художник, жил во времена Тридцати тираннов и прославился написанием портретов.
- ↑ …не был в состоянии заплатить пятьдесят талантов пени, в которой его осудили. — Причина осуждения Мильтиада к выплате пени следующая: он побудил афинян предпринять поход против острова Парос, но это предприятие не увенчалось успехом. По уверению Корнелия Непота и Юстина, Мильтиад умер в темнице, и Кимон согласился вступить в нее и надеть на себя оковы, дабы ему позволили похоронить отца.
- ↑ …этот живописец, изображая в галерее, называемой тогда Писианактовой, а ныне Расписной, плененных троянок, представил Эльпинику в лице Лаодики. — Расписная, или Пестрая, — название, вероятно, связано с многочисленными живописными изображениями, украшавшими галерею, работами Полигнота и Микона; последний работал за деньги. Лаодика — дочь царя Приама, супруга Геликаона. По преданию, бросилась со скалы от горя по умершему сыну.
- ↑ … но явно сочетался с ней браком… — Корнелий Непот говорит то же самое, ибо по афинским законам брат мог жениться на сестре, родившейся от другой матери.
- ↑ По-видимому, этим она давала ему знать о смерти, там его ожидавшей. — Павсаний бежал в храм Афины Меднодомной; но лакедемоняне заложили двери храма, и Павсаний постепенно ослабел от голода. Перед смертью его вынесли из храма, и вскоре он испустил дух.
- ↑ …занимали город Эион… — Эион — город близ устья реки Стримон в 25 стадиях от Амфиполя. Диодор полагает, что взятие Эиона произошло в 3 году 77 олимпиады, за 470 лет до Р. Х.
- ↑ Остров населяем был долопами… — Долопы — племя, жившее в Фессалии на границе с Эпиром, откуда потом переселилось на некоторые из островов Эгейского моря.
- ↑ …почти через восемьсот лет после его смерти… — Тесей умер за 1205 лет до Р. Х., прах его перевезли в Афины за 468 лет до Р. Х., через 737 лет после смерти.
- ↑ … который был еще очень молод. — Софоклу тогда было двадцать восемь лет.
- ↑ Архонт Апсефион… — Апсефион был архонтом в 4 году 77 олимпиады, за 469 лет до Р. Х.
- ↑ Богатства Скопадов… — Скопады — богатейший род Фессалии с резиденцией в городе Краннон.
- ↑ …во время гимнопедий. — Гимнопедии — праздник в честь Аполлона, справлявшийся в Спарте нагими отроками и юношами.
- ↑ …они распространили среди греков зерна, служащие к пище… — Из мифологии известно, что Триптолем, сын элевсинского царя Келея, объезжал Грецию на колеснице, запряженной драконами, учил жителей земледелию и тем самым смягчил их грубые нравы.
- ↑ …по эту сторону Хелидонских островов. Он вышел из Книда и Триопия… — Хелидонские острова, или Скалы, — три утесистых острова к востоку от Родоса. Книд — город в Карии, на побережье Херсонеса Книдского.
- ↑ …к городу фаселитов… — Фаселис — город на восточной границе Ликии.
- ↑ …Тифравст был тогда начальником царского флота, а Ферендат — предводителем сухопутного войска. — Тифравст — побочный сын Ксеркса, Ферендат — племянник царя Артаксеркса.
- ↑ …по свидетельству Фанодема, с флотом, состоявшим из шестисот кораблей, а по словам Эфора — из трехсот пятидесяти. — Фанодем — древнегреческий писатель, автор «Аттических древностей». Диодор пишет, что персидский флот состоял из 340, а греческий из 250 кораблей.
- ↑ Наконец после великих усилий греки, обратив в бегство варваров, убивали их, брали в плен, получали в добычу шатры их, наполненные сокровищами. — Диодор пишет, что Кимон употребил перед вторым сражением хитрость. Он одел храбрейших афинян в персидское платье, посадил их на отнятые у неприятелей корабли и послал в персидский стан, где их приняли за своих.
- ↑ …от Кианейских скал… — Кианейские скалы — так называемые «блуждающие» скалы при входе в Черное море, Симплегады из мифа об аргонавтах.
- ↑ …от жены его клейторянки… — Клейтор — город в Аркадии, известный своим источником, вода которого будто бы вызывала отвращение к вину.
- ↑ …случилось землетрясение, сильнейшее изо всех до того времени бывших. — Это землетрясение случилось в 4 году 77 олимпиады, за 469 лет до Р. Х, во время землетрясения погибло 20 тыс. лакедемонян. Фукидид пишет, что землетрясение сочли карой Посейдона за то, что спартанцы вывели из его храма спрятавшихся там илотов и умертвили.
- ↑ Лакедемоняне призывали опять афинян к себе на помощь против ифомских мессенцев и илотов. Афиняне пришли, но лакедемоняне, боясь их смелости и блистательной славы, их одних изо всех союзников отослали назад, как людей беспокойных. — Фукидид упоминает только об одном походе Кимона к лакедемонянам. Ифома — крепость близ Мессены. Лакедемоняне осаждали ее десять лет, но в конце концов позволили жителям Ифомы свободно покинуть Пелопоннес. Афиняне отдали им город Навпакт в Локриде.
- ↑ …из Анафлиста… — Анафлист — местечко в Аттике.
- ↑ По заключении мира… — Этот мир был заключен в 3 году 81 олимпиады, за 454 года до Р. Х.
- ↑ …но посидониец… — Посидония — город в Лукании.
- ↑ …покорял окрестные города и искал случая напасть на Египет. — Афиняне еще в 3 году 80 олимпиады, за 458 лет до Р. Х. послали 200 кораблей на помощь египтянам, восставшим против персидского царя Артаксеркса и избравшим в цари Инара. Сперва они разбили персов и завладели большей частью Мемфиса, но по прошествии двух лет были побеждены персами, потеряли свои корабли, и только немногие из них возвратились в Грецию. Кимон отправился в Египет в 3 году 82 олимпиады. Он послал царю Амиртею, который держался еще против персов, несколько кораблей, которые, однако, не смогли помочь.
